Авиаторы об авиации   ::   Галлай Марк Лазаревич

«Первые и вторые люди в летной профессии!» — восклицает автор,

формулируя, в сущности, этой фразой главную (хотя, повторяю, не единственную)

тему рассказа. Но и эта тема оказывается гораздо шире, чем может показаться с

первого взгляда. Рассказывая о первом и втором пилотах, сидящих рядом за

штурвалами воздушного корабля, автор, по существу, говорит о «первых» и «вторых»

в любой профессии, в любом деле, где работа по самой природе своей коллективна,

а первое место — одно: один пульт дирижера в оркестре, один пост Главного

конструктора в конструкторском бюро, одно место капитана на судне...



Конечно, при желании можно эту проблему (как, впрочем, и любую другую)

представить в таком приглаженно-благополучном виде, что от нее ничего не

останется. Скажем, старший по опыту и стажу товарищ — Первый —

самозабвенно передает знания младшему собрату и, обнаружив, что тот превзошел

своего учителя, незамедлительно уступает ему первое место, а сам удаляется на

«заслуженный отдых». Соответственно этому — скромно, почтительно и

терпеливо — действует и Второй.



Увы, в жизни все складывается, как правило, сложнее. Сложная ситуация

возникает и в рассказе, о котором идет речь.



Старый, опытный летчик — Первый, — чувствуя, что долетывает

последние годы, держится за штурвал со страстью фанатика. Он все — от

взлета до посадки — делает сам, хотя прекрасно понимает, что «это нехорошо,

ничего не даст ему лишняя посадка на полностью изученном самолете, но не может

бороться с собой». Ощущение своей вины перед Вторым, которого он, в сущности,

возит с собой, как пассажира, делает его еще более резким, сухим, властным, чем

это соответствует его подлинному характеру. А Второй одновременно восхищается

Первым, завидует его удачливости (хотя, как вскоре узнает читатель, далеко не

всегда с достаточными к тому основаниями) и изнывает. Изнывает под тяжкой

десницей Первого, которого про себя именует «Питоном».



Долгая, наполовину бессонная ночь в гостинице на каком-то промежуточном

аэродроме («Сон, такой крепкий в молодости, стал проблемой»). Казалось бы, все

передумал Первый за ночь, все твердо решил, все понял.



Но наутро он вновь занимает левое, командирское сиденье, а Второй, мрачно

нахохлившись, неподвижно сидит рядом...



Кто прав? Первый? Или Второй? По-своему — оба. Душевные устремления

каждого из них понятны и даже симпатичны читателю. Но, справедливые порознь,

они, как ни думай, остаются несовместимыми. Однако отмахнуться от них читатель

уже не может. Он продолжает думать еще долго после того, как прочитал последнюю

страницу рассказа.



Это само по себе не так уж мало — литературное произведение,

заставляющее читателя думать...



Поэтому рассказы Эйниса вызывают в читателе не только симпатию и уважение к

их героям и их интересной, своеобразной работе, но и помогают сделать очередной

шаг в «человековедении» — познании характеров, устремлений, внутренней

жизни людей вообще, независимо от того, какое дело они делают на Земле.



И — последнее. Едва ли не в каждой строчке, вышедшей из-под пера Игоря

Эйниса, открывается ясный душевный облик самого автора, его понимание жизни,

добрый юмор, сердечное, теплое отношение к людям. Не ощутить этого —

невозможно. И, наверное, именно это придает такую эмоциональную силу всему, что

написано многогранно одаренным, так рано ушедшим от нас человеком — Игорем

Владимировичем Эйнисом.





«Так выглядит сокол после полета...»

В начале тридцатых годов на аэродроме одного из старейших наших летных училищ

(тогда они назывались школами) — на Каче — появился необычный курсант.