Причесывая жирафу   ::   Сан-Антонио

Я выдал ему такой выразительный взгляд, что он был ошеломлен.

– Старина Марк! – закричал я, кинувшись ему на шею.

Сжимая его в объятиях, я шептал в его отверстия для окурков:

– Ни слова о том, что я флик, я потом тебе все объясню.

Перри – это тип, у которого столько сообразительности, что он не знает, куда ее девать. Он оставался таким же невыразительным, как рыбье филе в стеклянной банке.

– Вы знакомы? – удивился Барнаби.

– Мы – земляки, – объяснил я.

Марк сжал губы и заявил:

– Ваш номер, парни, исключительный! Соединенные Штаты широко распахнули бы для вас двери!

– Падре ди дио! Не сейчас, – запротестовал Барнаби. – Мы с этими господами проделаем тур по Европе: Италия, Швейцария, Германия, Голландия…

Мы откупорили две бутылки «Поммери». Марк, у которого палец был всегда на спуске фотоаппарата, сделал несколько снимков толстяка в домашней обстановке.

Потом мы покинули нашего дорогого директора, чтобы вернуться в наш собственный фургон.

Очутившись в нашей усадьбе на колесах, Марк Перри тяжело оперся о стену.

– Ну и свиньи, – пробормотал он, – я надеюсь, ты расскажешь свою историю вдоль и поперек, а?

Я упал в кресло, уронив на ковер руки, как брошенные весла (хорошая метафора, а?).

Что касается толстяка, то он убирал в шкаф свои брюки из кожи, а также панталоны и пиджак из медвежьей шкуры.

– Послушай, мой дорогой Марк, – сказал я, – я буду с тобой откровенен, потому что ты мой друг. Но если, к несчастью, ты напишешь хоть ничтожную долю истории прежде, чем я дам тебе зеленую улицу, я заставлю тебя проглотить свою авторучку и газету, в которой будет напечатана твоя статья. Сообразил?

Марк провел рукой по вьющимся волосам и пожал плечами.

– Угрозы ни к чему, – сказал он. – Достаточно обращения к моему благоразумию.

– Благодарю, братец.

Я вытащил из-под дивана бутылку виски.

– Вот, пропусти в себя глоток этого супергорячего, пока я расскажу тебе обо всем. Ты – работник прессы и, вероятно, находишься в курсе всех краж картин, которые произошли в различных музеях?

– Да, месье, – ответил Перри, вливая себе за галстук, который он по ошибке забыл надеть, сто грамм чистого солодового продукта. – Ты имеешь в виду того, кого мои парижские коллеги назвали Арсеном Люпеном Музеев?

– Совершенно точно. В Лувре украли Мане, в Тулузе – Коро, Фрагон украден в Марселе, Сезанн – в Жесе в Провансе и Фра-Анжелико – в Лионе. Хорошенький счет, понимаешь?

– Понимаю. Ты производишь следствие?

– Уже два дня.

– И ты нашел след?

– Не знаю.

Марк нахмурил брови.

– Нехорошо скрывать от меня, Сан-Антонио.

– Я ничего от тебя не скрываю. Я сказал грустную правду: я не знаю, нахожусь ли я на следе или нет.

– Но тогда что же ты делаешь в этом цирке?

– Я принюхиваюсь. Арсен Люпен Музеев действует с исключительным мастерством, никогда не оставляя ни малейшего следа. Но я вывел одно заключение, которое может оказаться полезным.

– Не дай мне умереть от любопытства, – умолял Марк. – Я чувствую, что сейчас это случится.

– В каждом городе, в котором происходили кражи, цирк Барнаби давал представление именно в тот день, когда исчезали картины.

Перри упал на диван и звонко поцеловал бутылку виски.

– Кроме шуток?

– Да. Может быть, дело идет о простом совпадении, заметь это.

– Нет, – тихо возразил Перри, – пять совпадений… это слишком!

– Я тоже так подумал, и тогда мне в голову пришла мысль пожить немного внутри цирка, чтобы поближе познакомиться с поведением каждого его участника.

– И ты нанял булимика, чтобы он помог тебе?

– Совсем нет, этот проклятый господин, которого ты видишь, одетый в халат и поглощающий сэндвич, не кто иной, как мой сотрудник, главный инспектор Александр-Бенуа Берурье.

Беру поклонился: он заканчивал день легким ужином.