Горестная судьба Брауншвейгской фамилии (Браки Романовых)   ::   Балязин Вольдемар

Если даже тихое, спокойное и легитимное восшествие на престол непременно сопровождалось отличиями и пожалованиями, то чего же следовало ожидать от победительницы в борьбе без правил, которую еще вчера ждал каземат, монастырь или даже эшафот?

Разумеется, отмечена по-царски была вся преображенская рота, возведшая Елизавету Петровну на престол. Все солдаты стали офицерами, а все офицеры генералами. Рота стала называться "Лейб-компанией" и получила особую форму, а все солдаты не из дворян получили права потомственных дворян, поместья и крепостных.

А главные заговорщики получили ордена, служебные повышения и десятки тысяч рублей каждый.

Немногочисленные сторонники Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха оказались по-национальности немцами, и их удаление со всех постов посчитали победой русской национальной политики.

Современникам казалось, что с воцарением Елизаветы изменилось само существо национальной политики России. Но это только казалось, ибо новые русские министры - Бестужев-Рюмин, Воронцов, Олсуфьев и Волков, получали от иностранных дворов не меньшие пенсии и подношения, чем немецкие предшественники. Правда, сама императрица при каждом удобном случае любила говорить, что русский офицер, или русский чиновник для нее всегда предпочтительнее иноземца, но существа дела это не изменило, ибо система оставалась прежней и в своей основе и в принципах.

А вот судьбы трех выдающихся немцев оказались весьма различными. Помня хорошее к себе отношение Бирона, Елизавета велела возвратить его из Пелыма, однако, въезд в Петербург и Москву для него остался закрытым, но место поселения было далеко не самым худшим - герцог и все его семейство переехало в Ярославль.

Елизавета приказала купить для него большой дом и велела вернуть опальному временщику полтора десятка слуг, мебель, кареты, серебряную посуду и библиотеку. На его содержание казна отпускала большие деньги, но сам герцог все равно находился под стражей, и даже на охоту ездил в сопровождении караульных. Так прожил Бирон все царствование Елизаветы, все двадцать лет, - и вернулся он в Петербург лишь после ее смерти, когда ему уже перевалило за семьдесят.

Другая судьба ожидала врагов Бирона - Остермана и Миниха. Их обоих приговорили к четвертованию.

На Васильевском острове, против здания Двенадцати коллегий, построили эшафот и приготовили все необходимое для мучительной смертной казни.

Первым подвели к эшафоту Миниха. Он шел из недалекой отсюда Петропавловской крепости с высоко поднятой головой, твердой походкой, чисто выбритый, в сверкающих ботфортах и красном фельдмаршальском плаще. Офицеры стражи, шедшие с ним рядом, вспоминали, что старый фельдмаршал рассказывал им о сражениях, в которых довелось ему побывать, был совершенно спокоен и даже улыбался.

Миних быстро и твердо взошел на эшафот и без тени страха подошел к плахе, с воткнутым в нее огромным топором, которым его через несколько минут должны были, живого, разрубить на куски.

Ему прочитали приговор о четвертовании, но потом, после недолгой паузы, сообщили, что смертная казнь заменяется вечной ссылкой. Фельдмаршал, не переменясь в лице, выслушал и это, и так же спокойно сойдя с эшафота, отправился обратно в Петропавловскую крепость.

С Остерманом была проделана та же процедура, и очевидцы утверждали, что он держался столь же достойно и мужественно.

После этого Остермана повезли в Березов, где до него жили Меншиковы и Долгоруковы. Его поселили в доме Меншикова и он, проведя в его стенах шесть лет, умер.

Миниха отвезли в Пелым, где он оказался в доме Бирона: план этого дома Миних нарисовал собственноручно, - ведь он был инженером - не предполагая, что в этом же доме ему самому придется прожить более двадцати лет. Миних еще ждал, когда его отправят в Пелым, когда Бирон уже выехал в Ярославль.