Они остались   ::   Мартьянов Сергей Николаевич

Разведку вести полчаса, потом возвращаться по своим следам и вместе думать, что делать дальше.

Минут через двадцать справа, от старшины, взметнулась в небо ракета. Ну, все в порядке!

Подошел к нему, гляжу - и впрямь вдали что-то чернеет.

Подняли людей, повернули круто вправо, двинулись к острову.

И до чего интересно устроен человек! Несколько минут назад солдаты наши угрюмо молчали, а тут повеселели, разговорились, выкрикивать стали всякие слова, вроде: "Давай, давай, братцы...", "Сарынь на кичку!.."

Остров был низкий, маленький и, по всей видимости, необитаемый, как и предупредил нас комендант. Во всяком случае, никаких следов человека на подступах к нему мы не заметили, хотя и обошли кругом. Но почему он опоясан колючей проволокой? Комендант об этом ничего не сказал. Может, остров чужой, финский? Трудно определить.

Навалились на столбы в проволочном заграждении, они рухнули, видно подгнили давно.

Было уже десять часов вечера, когда мы наломали можжевельника и разложили костер. Но сырые ветки разгорались слабо, только чадили, и пришлось притащить вместе с проволокой несколько столбов. Дело пошло лучше.

А ветер жуткий, прохватывает насквозь. Грудь греешь - спина коченеет, спину греешь - грудь зябнет. Да и огонь задувает, того и гляди потухнет. Крутились, крутились около костра, а толку мало. Вижу, некоторые прямо на корточках засыпают. Замерзнут ведь. Надо что-то предпринимать.

Темень кромешная, в небе ни звездочки, ветер, снег стал хлестать. Хлещет и хлещет, твердый, как дробь, спасу нет. И как только в такую метель старшина Свист блиндаж отыскал - уму непостижимо. Подошел ко мне, усики потрогал и доложил:

- Так что блиндаж, товарищ старший лейтенант, неподалеку нашел. Может, переберемся?

Блиндаж давно обвалился, разрушился, вход в него был завален снегом.

Снег мы быстро разгребли, протиснулись внутрь - ничего, жить можно. Не дует, не мочит, только плесенью уж очень пахнет и сыро.

- Прекрасное убежище, - похвалил капитан Шариков и добавил в рифму: Привет тебе, уютный уголок, ты спас меня, я обогреться смог.

- Уголок что надо, - согласился старшина Свист.

Я приказал солдатам наломать веток, разостлать на полу и лечь отдыхать, а двоих выставил снаружи часовыми - нести службу по охране границы. Смена часовых через каждые два часа. Подъем в семь ноль-ноль.

Набилось нас в блиндаже как сельдей в бочке. Солдаты улеглись вповалку, каждый со своим оружием; мы с капитаном и старшиной расположились поближе к выходу.

Старшина меня тихонько спрашивает:

- Товарищ старший лейтенант, а что делать с оставшейся селедкой и хлебом? Может, раздадим?

- Оставить, - шепнул я. - До завтра. Все может быть.

Старшина промолчал.

Лежим, не спим. Снаружи ветер воет, снег в блиндаж задувает.

Старшина кряхтел, кряхтел да и вызвался идти на поверку нарядов. Я разрешил.

Он поднялся. Опустил на полушубке воротник, чтобы слышать лучше, вышел. Комья снега из-под ног его сыпались вниз.

Мы с капитаном долго ворочались с боку на бок. Я думал о санях с палатками и продуктами и все ждал, что вот сейчас часовой или старшина подбегут к блиндажу и доложат о приближении к острову злополучных саней. Но никто на подбегал. Свистел ветер, снежная дробь хлестала снаружи.

Капитан включил карманный фонарик, пошарил лучом по заплесневелому потолку, по стенам. И вдруг приподнялся на локтях, достал из кармана очки, торопливо надел их, впился в какую-то надпись на бревнах.

- Что вы там нашли? - спрашиваю.

- Смотрите, что тут написано, - громко прошептал капитан.

Я тоже приподнялся. В свете фонаря виднелись вырезанные ножом слова: "Смерть фашистам! Да здравствует Ленинград!" И дальше шли подписи: "старшина второй статьи Худяков, матрос Дзюба, матрос Бары..." Окончание фамилии было неразборчивым, зато ясно виднелась дата: "7 ноября 1941 г.".