Печаль полей   ::   Сергеев-Ценский Сергей

Разомлели поля от сна. "Родимые!" - ласково думал о них Никита.

Потихоньку тянул:

И-и-э-э-э-э-ы-ы-ы...

и закрывал уже глаза: спать хотелось.

Из перепелиного боя сплелась какая-то длинная сеть с тонкими ячейками. В эту сеть попали клочья облаков - зеленых, как речная тина, несколько звезд и кусок месяца. Сеть потянул кто-то следом за телегой, а потом уже стало видно, что тянут невод. Тянули дехтянские мужики, и узнал их всех Никита.

Вода в реке была теплая; на том берегу гоготали гуси... Долго тянули невод. У берегов шли голые, кричали, нагибаясь, хлопали палками по воде, желтели спины.

Потом опять, точно в просветы, стало слышно, как бьют перепела и, качаясь, скрипит телега, а Никите очень хотелось узнать, много ли вытянут, и хотелось, чтобы больше...

Больно ударил кто-то кнутом Никиту, и он вскочил. Темно было. Протер глаза. Рубашка была чуть мокрая: сеялся дождь. Кричал около кто-то длинный, за ним еще трое-четверо-пятеро. Солома в телеге намокла; посвежело. Собака лаяла около колес. Сопела рядом чья-то чужая лошадь. Дальше еще лошади - в темноте и дожде чуть видно. Сосновым тесом пахло.

- Черт! - ругался длинный. - Что стал поперек дороги, - проехать нельзя! Леший!.. Видишь, канава сбоку, культяпый черт?

Оглянулся Никита на свою лошадь, - в зеленях: подняла голову и жует. Телега поперек дороги; дорога узкая.

- Но-о, плохой! - дернул за вожжу и повернул на дорогу.

- Видишь, с кладью едем, - не унялся длинный, - лес везем?.. Мы тебе сворачивать в зеленя будем, ахряб?

- Ну что ж?.. Ехал да уснул - такое дело, - во весь рот зевнул Никита.

Почесался. Вспомнил, что думал о дожде, и сказал:

- Так и знал, что дожжик пойдет: болока ладнались... В Сухотинку, што ль?

Знал, что в селе Сухотинке строят винокуренный завод и часто туда тянулись обозы то с кирпичом, то с лесом, знал, что и эти в Сухотинку.

- Трогай знай!.. В Сухотинку не в Сухотинку - ты себе трогай, отозвался длинный.

- Строгой какой! - Никита разглядел, что от дождя он накрыл картуз и плечи рядниной и что еще откуда-то с задних возов подошли двое, и тронул:

- Н-но, милой!

Лошадь дернула, прошла шагов пять и стала: вожжа засекла ногу.

- Дурачей, черт! Кнута хочешь?.. Чего опять стал? - закричал длинный.

- Я-то дурачей, а ты, должно, дураче меня, - сказал Никита, слезая.

- Обротник, дьявол!

- Еще дураче меня, - опять так же сказал Никита и качнул не спеша головой.

- Снохач! - хрипнул длинный.

Не было снохи у Никиты.

- Эх ты, жулик нескладный! Что свой купорос выливаешь? - засмеялся, чуть-чуть удивляясь, Никита.

Он выпрастывал вожжу из-под ноги лошади, нагнувшись к самой бабке и вдыхая, точно высасывая, вкусно сырую навозную землю, когда сзади ударили его кнутом вдоль спины.

- Вот тебе, черту!

Никита осерчал не сразу. Он повернулся, взметнул глазами на черную толпу гогочущих подводчиков, провел тыльной частью руки по сутулой спине и спросил всех тихо:

- Это к чему же?

Потому и спросил, что не понял, зачем его ударил длинный.

Но подводчикам надоел Никита, и дождь, и ночь. Подводчики были городские - в пиджаках и сапогах. Окружив Никиту, заорали все сразу. Двое с двух сторон начали хлестать старую лошаденку. Лошаденка испуганно рванула, загремела по дороге, а Никита остался.

- Идолы! - плюнул он наземь.

Побежал было догонять лошадь, да кто-то сзади толкнул его и сшиб картуз.

Тогда и случилось то, о чем после долго говорили и в Сухотинке, и в Дехтянке Большой, и в Дехтянке Малой, и в городе на лесных пристанях.

Никита бросился на длинного, сбил его с ног, примял по-медвежьи, и когда остальные семеро кинулись его выручать, разогнал их далеко по зеленям. Потом подошел к подводам (подвод было четырнадцать) и, хватаясь руками за колеса, смаху одну за другой опрокинул их все в канаву вместе с лошадьми.