Свидание с Петербургом (Гардемарины, вперед , книга 2)   ::   Соротокина Нина

Оба были первейшие в государстве люди, а посему в коллегию являлись чрезвычайно редко. За три месяца службы Никита не видел их там ни разу. Коллегия сочиняла грамоты, ведала почтой, содержала в своих недрах тайный "черный кабинет" и, кроме того, управляла калмыками и уральскими казаками.

"При чем здесь калмыки?"- неоднократно спрашивал себя и прочих Никита и, как водится, не получал вразумительного ответа, кроме как: "Калмыками занимаемся по старой традиции с года основания коллегии, а именно с 1718-го".

Пусть так... И почему бы Никите не ведать делами калмыков, если для этого вообще ничего не надо делать, кроме как вскрывать тридцатилетней давности, украшенные плесенью дела и констатировать, что податель сего за давностью лет уже не ждет указаний от петербургского начальства.

Иметь двадцать три года отроду, прослушать курс у профессоров Штрудерта и Кинли, читать Демокрита и Джона Гаркли, обожать Монтеня, ощущать себя склонным к ваянию и быть в душе пиитом, а при этом сочинять пустые бумажки - это ли не мука, господа? Никита пытался искать сочувствия у коллег, но не был понят. Их мир вполне умещался между канцелярскими столами, страсти порхали по служебным коридорам и находили богатую и достаточную пищу для игры ума. И жить интересно, и платят хорошо!

Здесь бы взвыть волком, но нетерпеливая юность защищена, а может, вооружена верой. И Никита верил, что служба эта временная. Придет срок, когда призовет его Россия к другим подвигам, а давать всему оценки и подводить итоги - это удел сорокалетних, занятие старости.

Никита был уже рядом со зданием коллегии, когда глазам его предстало грустное зрелище: полицейская команда высаживала на пристань испуганных, промокших людей, нарядно одетую девушку и двух' мужчин, по виду слуг. Один из них, старик, громко и надрывно причитал. "За что молено арестовать эту милую черноокую девицу?" - подумал Никита, невольно замедляя шаг.

Недоразумение быстро разъяснилось. Это был не арест, а подоспевшая вовремя помощь. Лодка девицы столкнулась с проплывающим мимо стругом, и хотя утлое суденышко не перевернулось, но получило пробоину. Все натерпелись страху, слуги потеряли весла. Теперь потерпевшим грозила разве что простуда: вода в Неве была ледяной, а сухими на девушке остались только капор и накидка.

- Сударыня, могу ли я быть вам чем-либо полезным? - спросил Никита участливо.

- Можете,- кивнула головой девушка, запихивая под капор волосы и пританцовывая от холода.- Самое полезное для меня сейчас - это сочувствие. Посочувствуйте моей глупости! А ведь папенька предупреждал!..

Она подняла назидательно палец, потом постучала себя по лбу. По-русски девушка говорила совершенно свободно, но с легким иностранным акцентом. В ней не было и тени смущения, только лукавство - и этот пальчик, и ямочки на щеках, и смуглая, неприкрытая косынкой шея.

Никита рассмеялся, снял плащ и набросил его на плечи девушки.

- Ничего, в карете отогреются,- сказал один из полицейских,- сейчас мы их мигом к папеньке доставим.

Боясь быть навязчивым, Никита откланялся,

- Но как вам вернуть плащ? - крикнула девушка вдогонку.

- Пусть это вас не заботит, сударыня. Оставьте его себе на память о происшествии, которое кончилось так благополучно.

Полицейская карета подхватила девушку с ее спутниками и покатила в сторону понтонного моста.

Коллегия встретила Никиту особым запахом бумажной пыли, только что вымытых полов и озабоченным, несколько непривычным гулом, сложным, как морской прибой, звучащий в раковине.

"Опоздал",- было первой мыслью Никиты, которая ничуть его не взволновала.-"Что-то случилось",-вторым пришло в голову, и он поспешил в свой кабинет.