В бухте Отрада (рассказы)   ::   Новиков-Прибой Алексей Силыч

Голос твердый и сочный, точно пропитанный морскою влагою.

Товарищ его, наоборот, маленький, тощий человечек, в каждом движении его чувствуется забитость.

Первый наполняет стаканы водкой и, добродушно улыбаясь, треплет по плечу товарища:

- Ну, брат Гришаток, пропустим. Последний разок русскую пьем. Через неделю позабавимся английской виской.

- За счастливое плавание, - приветствует Гришаток.

Из дальнейших разговоров их я узнал, что оба - матросы и плавают кочегарами на коммерческом пароходе. Слушаю дальше.

Боже мой, они на следующий день уходят в Лондон!

А что, если попросить их, чтобы увезли меня в Англию.

На минуту отвожу взгляд в сторону, стараюсь не выдать своего волнения.

В России для меня, разбитого и измученного, нет больше дела. Если только эти ребята пособят мне, уеду за границу. Посмотрю, как другие люди живут на свете, отдохну...

В воображении, как в туманной дали, уже рисуется новая жизнь, еще не изведанная, манящая, полная разнообразия.

Как с ними заговорить? С чего начать?

"Смотри, не промахнись, а то пропадешь!" - всплыла предостерегающая мысль.

"О, нет! Я сам моряк и знаю, как со своими разговаривать: умирай, а шути".

- С корабля, что ли, братцы?

- Да, - отвечает мне здоровенный, как после узнал, Трофимов.

- Надо полагать, роль духов исполняете в преисподней?

- Верно сказано. А вы кто же будете?

- Существо, потерпевшее аварию от норд-остской бури. Потерял руль и компасы. Ношусь по волнам житейского моря, куда гонит ветер. Случайно забрел в сие пристанище. Отдохну немного и опять лавировать начну между подводными камнями, пока не потерплю полного крушения...

- Тоже, значит, моряк? - перебивая меня, спрашивает Гришаток.

- Да еще какой! Целых семь лет пробыл во флоте. Весь просолел. Сто лет пролежу в земле - не сгнию.

Трофимов пытливо оглядывает меня. Затем, точно следователь, начинает расспрашивать, где плавал, какие обязанности исполнял. Отвечая на его расспросы, я пускаю в ход морскую терминологию.

- Вот теперь вижу, что и ты из смоленых, - говорит наконец он, широко улыбаясь. - И поэтому пожалуйте к нашему столу: вместе разделим трапезу...

Выпиваем по стакану водки.

Вижу, что ребята ко мне расположены. Недолго думая, начинаю расспрашивать их, можно ли им перевозить пассажиров.

Трофимов сразу догадался, к чему веду я этот разговор.

- Вот что, брат, как тебя звать-то? - спрашивает он, понижая голос и вглядываясь в меня.

- Когда-то величали Дмитричем.

- Ну, так слушай, Митрич: ты это верно сказал, что тебя ожидает крушение?

- Конечно.

Он осторожно озирается кругом и спрашивает меня уже шепотом:

- Скажи, слышь, откровенно: дело серьезное?

- Вздернут, - кратко отвечаю я.

Лицо Трофимова выдает волнение. Руки беспокойно ерзают по столу. Он смотрит уже сочувственно. Гришаток бледнеет.

- Хочешь поехать по-темному? - снова спрашивает меня Трофимов.

Я не понимаю его.

- То есть без билета. Куда-нибудь в темноту забиться и ехать. Вот что это значит. Понял?

- Понял.

- Ладно.

Я чувствую, как через черную тучу отчаяния врывается в душу мою светлый луч надежды, приводя меня в самое восторженное состояние. Я едва сдерживаюсь, чтобы не броситься им на шею.

- А сколько это стоит?

- Да что с тебя взять-то? Купи для ребят бутылку горлодерки, штук пять селедок на закуску да дай им еще трешницу, коли найдется, и дело в шляпе. Часам к восьми выгребай на корабль.

Я с радостью соглашаюсь.

- Только бы Ершов, часом, не узнал, - предупреждает Гришаток.

Что такое? Неужели хочет расстроить уже налаженное дело? Нет, слышу возражение другого:

- Брось, дружище, толковать-то. Такого осла да не надуть? Он сегодня гуляет, вернется на корабль к одиннадцати, не раньше.

Я справляюсь, что за Ершов.

- Да угольщик наш, - поясняет мне Трофимов.