Жалоба мира   ::   Роттердамский Эразм

Но, увы, новое разочарование! Здесь идет та же самая война, но только в ином роде, не такая кровавая; но не менее бессмысленная и неразумная. Одна школа отличается от другой, истинная сущность вещей меняется в зависимости от страны: многие истины не могут переплыть через море, перебраться через Альпы, переправиться через Рейн. Даже в одной и той же академии логики воюют с риторами, а богословы с юристами.

Воюют друг с другом даже представители одной и той же профессии: например, последователи Скота воюют с последователями Фомы, номиналисты сражаются с реалистами, платоники с перипатетиками. Дело зашло так далеко, что даже в самых незначительных вопросах они не могут прийти к согласию и часто с ожесточением нападают друг на друга из-за пустяков, пока сражение не становится все жарче и жарче, когда от аргументов переходят к злословию, а от злословия – к драке. И если спор не может быть разрешен ни с помощью кинжала, ни с помощью копья, тогда они разят друг друга своими ядовитыми, отравленными перьями и лощеной бумагой, обращая смертоносное жало своего языка против доброй славы противника.

Оставался еще один род людей, которые так привержены к религии, что не могут отбросить ее, даже если бы они того пожелали, как черепаха не может избавиться от своего панциря-жилища.

Я мог бы надеяться, что найду себе место среди них, если бы надежда столь часто не обманывала меня и под конец не заставила во всем отчаяться. Но все же, решив испытать все, что можно, я сделал еще одну попытку. Вы хотите знать, чем она кончилась? Ни от кого из людей я не отказываюсь так охотно, как от этих. Да и на что мне было надеяться, если ни одна из религий не согласна с другими религиями? Различных религий столько же, сколько различных религиозных братств. Доминиканцы спорят с миноритами, бенедиктинцы с бернардинцами, сколько названий, столько и религий, сколько религий, столько и различных церемоний, потому что они ни в чем не согласны между собой. И каждый человек доволен своей религией, ненавидит и проклинает религию других. А разве одно и то же религиозное братство не раздирается раздорами? Обсерванты ругают колетов, и все вместе проклинают третьих, чье название идет от слова «конвенция», – конвентуалов note 1 ; между всеми ними нет согласия.

И поскольку дела обстоят таким образом, я, уже ни во что не веря, хотел бы укрыться в каком-нибудь маленьком монастыре, в котором бы царило настоящее нерушимое спокойствие. Но как ни прискорбно говорить об этом, я до сих пор не нашел ни одного монастыря, который бы не был отравлен взаимной ненавистью и раздорами. Стыдно слушать, какие бесполезные склоки и споры из-за самых мелочных и суетных предметов затевают и поддерживают старые люди, которых должно бы уважать и почитать ради их бород и сутан. А какими учеными и какими святыми кажутся они с виду!

Еще улыбалась мне слабая надежда, что где-нибудь среди счастливых семей для меня найдется место. Разве не обещают этого общий дом, общая постель, дети, родные? А кроме того, общий закон для тел супругов, настолько единых, что можно подумать, будто это не два тела, а одно, составленное из двух. Но, должно быть, преступные Эринии note 2 и раздор пробрались и сюда и, внеся несогласие в умы, разделили тех, кто связан друг с другом столькими узами И все же я скорее нашел бы себе место среди этих людей, чем среди тех, кто, обладая саном и знаками отличия, со всевозможными церемониями проповедует высшее милосердие.

И наконец, я возжаждал последнего – найти себе место хоть в сердце какого-нибудь одного человека. Но и это мне не удалось. Потому что человек сражается и берется с самим собой: разум воюет с чувствами, а чувства – между собой, жалость влечет к одному, а жадность – к другому, похоть требует одного гнев – другого, честолюбие – третьего, алчность – четвертого.