Кипарисовый ларец   ::   Анненский Иннокентий Федорович

Сонет



Пока в тоске растущего испуга

Томиться нам, живя, еще дано,

Но уж сердцам обманывать друг друга

И лгать себе, хладея, суждено;

Пока прильнув сквозь мерзлое окно,

Нас сторожит ночами тень недуга,

И лишь концы мучительного круга

Не сведены в последнее звено, —

Хочу ль понять, тоскою пожираем,

Тот мир, тот миг с его миражным раем…

Уж мига нет – лишь мертвый брезжит свет…

А сад заглох… и дверь туда забита…

И снег идет… и черный силуэт

Захолодел на зеркале гранита.



Трилистник огненный

20. Аметисты



Когда, сжигая синеву,

Багряный день растет неистов,

Как часто сумрак я зову,

Холодный сумрак аметистов.

И чтоб не знойные лучи

Сжигали грани аметиста,

А лишь мерцание свечи

Лилось там жидко и огнисто.

И, лиловея и дробясь,

Чтоб уверяло там сиянье,

Что где-то есть не наша связь,

А лучезарное сиянье…



21. Сизый закат



Близился сизый закат.

Воздух был нежен и хмелен,

И отуманенный сад

Как-то особенно зелен.

И, о Незримой твердя

В тучах таимой печали,

В воздухе, полном дождя,

Трубы так мягко звучали.

Вдруг – точно яркий призыв,

Даль чем-то резко разъялась:

Мягкие тучи пробив,

Медное солнце смеялось.



22. Январская сказка



Светилась колдуньина маска,

Постукивал мерно костыль…

Моя новогодняя сказка,

Последняя сказка, не ты ль?

О счастье уста не молили,

Тенями был полон покой,

И чаши открывшихся лилий

Дышали нездешней тоской.

И, взоры померкшие нежа,

С тоской говорили цветы:

«Мы те же, что были, все те же,

Мы будем, мы вечны, а ты?»

Молчите… Иль грезить не лучше,

Когда чуть дымятся угли?..

Январское солнце не жгуче,

Та кпылки его хрустали…



Трилистник кошмарный

23. Кошмары



«Вы ждете? Вы в волненьи? Это бред.

Вы отворять ему идете? Нет!

Поймите: к вам стучится сумасшедший,

Бог знает где и с кем всю ночь проведший,

Оборванный, и речь его дика,

И камешков полна его рука;

Того гляди – другую опростает,

Вас листьями сухими закидает,

Иль целовать задумает, и слез

Останутся следы в смятеньи кос,

Коли от губ удастся скрыть лицо вам,

Смущенным и мучительно пунцовым.

* * * * * * *

Послушайте!.. Я только вас пугал:

Тот далеко, он умер… Я солгал.

И жалобы, и шепоты, и стуки, —

Все это «шелест крови», голос муки…

Которую мы терпим, я ли, вы ли…

Иль вихри в плен попались и завыли?

Да нет же! Вы спокойны… Лишь у губ

Змеится что-то бледное… Я глуп…

Свиданье здесь назначено другому…

Все понял я теперь: испуг, истому

И влажный блеск таимых вами глаз».

Стучат? Идут? Она приподнялась.

Гляжу – фитиль у фонаря спустила,

Он розовый… Вот косы отпустила.

Взвились и пали косы… Вот ко мне

Идет… И мы в огне, в одном огне…

Вот руки обвились и увлекают,

А волосы и колют, и ласкают…

Так вот он ум мужчины, тот гордец,

Не стоящий ни трепетных сердец,

Ни влажного и розового зноя!

* * * * * * *

И вдруг я весь стал существо иное…

Постель… Свеча горит. На грустный тон

Лепечет дождь… Я спал и видел сон.



24. Киевские пещеры



Тают зеленые свечи,

Тускло мерцает кадило,

Что-то по самые плечи

В землю сейчас уходило,

Чьи-то беззвучно уста

Молят дыханья у плит,

Кто-то, нагнувшись, «с креста»

Желтой водой их поит…

«Скоро ль?» – Терпение, скоро…

Звоном наполнилсь уши,

А чернота коридора

Все безответней и глуше…

Нет, не хочу, не хочу!

Как? Ни людей, ни пути?

Гасит дыханье свечу?

Тише… Ты должен ползти…



25. То и Это



Ночь не тает. Ночь как камень.

Плача тает только лед,

И струит по телу пламень

Свой причудливый полет.

Но лопочут, даром тая,

ЛедышкИ на голове:

Не запомнить им, считая,

Что подушек только две.