Адъютант его превосходительства   ::   Болгарин И. Я.

– Посмотрите туда! – сказал он заговорщически, движением глаз показы­вая на двоих в штатским. – Те двое фотографируют, и я слышал, разговари­вают не по-нашему, не по-российскому.

Действительно, двое в штатском, судя по одежде, иностранцы, как-то странно суетились поодаль. Один из них, более высокий, загораживал спи­ной своего спутника, а тот из-за спины навскидку щелкал фотоаппаратом.

Павел подошел к ним и властно спросил:

– Кто такие?

– О, сэр, мы имеем мандат! – торопливо отозвался один из иностранцев, высокий, сухощавый, с квадратной челюстью. – Да-да, документ от вашей власти! – Он готовно достал документы, протянул их Кольцову и чуть высо­комерно представился: – Корреспондент английской газеты «Таймс». А это,

– англичанин с гостеприимной улыбкой указал на своего товарища, – это мой французский коллега… э-э… знаменитый корреспондент еженедельника «Матэн». Наши читатели… как это… очень интересуют себя, что происхо­дит в России.

Кольцов стал просматривать документы. Но они оказались в порядке – всевозможные печати подтверждали это. Кольцов вернул документы вла­дельцам.

– Чем вас мог заинтересовать этот мародер?

– Уличная сценка… жанровый снимок… всего лишь… – поспешно объяснил англичанин, но глаза его смотрели обеспокоено.

Корреспондент еженедельника «Матэн» произнес несколько фраз по-фран­цузски и уставился на Кольцова. Англичанин с готовностью перевел:

– Мой коллега говорит, что он, э-э, намерен дать материал о ваших… как это… – тут англичанин досадливо щелкнул пальцами, – продо­вольственных затруднениях. Он говорит, что это заставит капиталистов раскошелить себя… и они пришлют вам много-много продуктов…

– До рождества как будто еще далеко, господа, зачем же сочинять свя­точные рассказы?! – отрезал Кольцов и, резко повернувшись, пошел к трам­вайной остановке. Не мог знать он тогда, что у этой мимолетной встречи будет продолжение, необычное продолжение, едва не стоившее ему жизни…

Часов в десять утра Кольцов отыскал на площади Богдана Хмельницкого дом, указанный в предписании Житомирского военного комиссариата. Прочи­тал четко выведенную надпись, извещавшую о том, что здесь помещается Всеукраинская Чрезвычайная комиссия, и, невольно одернув видавший виды командирский френч, поправив ремни снаряжения, с подчеркнутой подтяну­тостью вошел в подъезд.

В вестибюле его встретил юноша в студенческой куртке. Они прошли в ногу, как в строю, через небольшой зал, где двое пожилых красноармейцев деловито возились с пулеметом. Над ними, прямо на стене, размашистыми, угловатыми буквами было написано: «Чекист, твое оружие – бдительность». Так же в ногу поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Сопровождаю­щий открыл перед Кольцовым дверь, обитую черным, вязкого отлива коленко­ром.

Из-за стола поднялся и пошел навстречу Кольцову худощавый, с ввалив­шимися щеками человек. Его глубоко запавшие глаза, окаймленные синевой, улыбчиво смотрели на Кольцова.

«Какие знакомые глаза! – мгновенно промелькнула мысль. – Кто это?» А худощавый человек протянул уже руку и весело произнес:

– Ну, здравствуй, Павел!

И тут Кольцова озарило: да это же Петр Тимофеевич! Петр Тимофеевич Фролов! Павел радостно шагнул ему навстречу…

И опять память вернула Кольцова в былые, далекие, тревожные, дни, когда, расстреляв мятежный «Очаков», царские власти напустили на Севас­тополь своих ищеек. Те денно и нощно рыскали по усмиренному городу, вы­нюхивая и высматривая повсюду ускользнувших от расправы бунтовщиков.

В одну из ночей Павел проснулся от чьего-то сдержанного стона. Возле плотно зашторенного окна стоял таз с водой, рядом лежали ножницы и пучки лечебной травы. Мать бинтовала руку и плечо бессильно привалившемуся к стене темноволосому мужчине.