Бенита   ::   Хаггард Генри Райдер

– Вы знаете, что я родилась в Африке, – сказала Бенита, – и жила там до тринадцати лет. Я до сих пор могу говорить на зулусском наречии; сегодня днем я говорила на нем. Мой отец поссорился со своим отцом, из-за чего – не знаю, и эмигрировал. В Натале он женился на моей матери, мисс Ферейра; ее звали как меня и ее собственную мать – Бенитой. У нее была сестра. Их отца, Андреаса Ферейра, женившегося на англичанке, следовало считать наполовину голландцем, наполовину португальцем. Я хорошо помню его – такой красивый старик, с темными глазами и серой бородой. По тем временам он был богат, то есть владел большими участками земли в Натале и Трансваале и имел огромные стада. Итак, вы видите, что я наполовину англичанка, немного голландка, на четверть португалка, – настоящая смесь! Мой отец с матерью ладили плохо. М-р Сеймур, я скажу вам всю правду: он пил, хотя чувствовал к жене страстную привязанность, она же его ревновала. Кроме того, он проиграл большую часть ее наследства, и когда старый Андреас Ферейра умер, они обеднели. Раз ночью между ними произошла ужасная сцена, и он, обезумев, ударил ее.

Она была очень горда и решительна и, обернувшись к нему, сказала (я слышала это): – «Я никогда тебе не прощу, между нами все кончено». На следующее утро мой отец, уже трезвый, просил у нее прощения, но она ничего не ответила, хотя он уезжал куда-то на две недели. Когда он уехал, она приказала запрячь капскую фуру, уложила вещи, взяла кое-какке сбережения, поехала в Дурбан и, сделав несколько распоряжений в банке относительно своего личного маленького состояния, вместе со мною отплыла в Англию.

В Лондоне мы поселились с моей теткой, которая прежде была замужем за майором Кингом, но к этому времени овдовела и жила с пятью детьми. Мой отец часто писал матери, прося ее вернуться, но она не соглашалась, и думаю, поступила нехорошо. Так продолжалось двенадцать лет или больше; наконец, моя мать умерла внезапно, я наследовала ее небольшое состояние с доходом в двести-триста фунтов в год; свой маленький капитал она поместила так, что никто не может взять его. Скончалась она приблизительно год тому назад. Я написала отцу о ее смерти и получила от него грустное письмо; у меня есть несколько его писем. Он молил меня приехать к нему, не дать ему умереть одиноким и говорил, что умрет от разбитого сердца, если я не исполню его просьбу. Он уверял, что давно перестал пить, так как вино расстроило его жизнь, и прислал удостоверение об этом, подписанное судьей и доктором. И вот, несмотря на уговоры моих двоюродных братьев, сестер и тетки, я согласилась – и теперь пароход несет меня в Африку. Отец должен встретить меня в Дурбане, но как мы узнаем друг друга – не знаю. Мне хочется видеть его, так как, в конце концов, он мой отец.

– Не удивляйтесь, мисс Клиффорд, я однажды встретил вашего отца. Как я говорил вам, я уже побывал в южной Африке при других обстоятельствах. Четыре года тому назад я охотился там на крупную дичь. Направляясь от восточного берега, мы с братом (он уже умер, бедный!) попали в страну матабелов на берегах Замбези. Не найдя там дичи, мы собирались двинуться на юг, но туземцы рассказали нам об удивительных развалинах над рекой, в нескольких милях от нас. Оставив фуру по эту сторону высокой гряды, через которую было бы трудно перевезти ее, мы с братом захватили ружья, мешок с провизией и двинулись в путь. Развалины были дальше, чем казалось, однако с возвышенности мы довольно ясно рассмотрели их. Скоро стемнело.

Перед стеной мы заметили фуру и палатку и, решив, что они принадлежат белым, пошли к этой стоянке. В палатке светился огонь, пола ее была откинута, так как стояла очень жаркая ночь.