Ларечница Ларька   ::   Ожигова Наталья

– Ты меня не поняла, – сказал он в ответ. – Дай мне это так. Без денег.

– Тогда и вправду не поняла, – опешила я. – Как это – без денег?

– А я сейчас расписку тебе напишу. Вот увидишь, никаких проблем не возникнет.

Я не поверила, зная, что проблемы возникнут обязательно. Что я хозяину-то должна была сказать: что подъехал неизвестно кто и я даром отдала товар?

– Нет, – продолжала я упираться. – Не пойдёт. Либо за деньги, либо никак.

Разговор у нас, надо заметить, до поры до времени шёл достаточно корректно, без мата и грубостей. Бритоголовый сделал ещё попытку уломать меня по-хорошему. Он начал мне объяснять про какого-то Фому, обретавшегося на «Пятаке» (имелся в виду расположенный неподалёку базарчик под названием «Пятачок»), пусть, значит, мой хозяин подъедет с распиской к этому Фоме, тот с ним и рассчитается. При этом он назвал мифического Фому своей «крышей». Я тогда в бандитские «понятия» не вникала, это теперь мы благодаря журналистам и авторам детективов о них кое-что знаем, – но сама мысль о «крыше», которая якобы будет за кого-то там платить, показалась мне подозрительной. Вот если бы «крыша» посылала за деньгами к своему подопечному бизнесмену, это ещё как-то можно было бы понять… А впрочем, отдавать товар без денег было всяко нельзя, и я собралась стоять до последнего.

Тон разговора между тем закономерно менялся, на мою голову посыпались матюги и угрозы. Не стану врать, будто мне не было страшно. Было, да ещё как! Я тряслась от испуга и упрямо твердила:

– Не дам я тебе ничего…

Кореша бритоголового торчали около машины, наверное, потому, что к маленькому окошечку мог подступиться только один человек. Когда мой обидчик вдруг прервал разговор и отошёл к своим, я было вздохнула с облегчением, но сразу выяснилось, что рано. Он уже возвращался, неся в руке монтировку.

– Ща я те, падла, всё тут разнесу!

И полез в окошечко свободной рукой, собираясь схватить с витринки товар.

Я поняла, что настало время пустить в ход последнее средство. Собаку.

Я хорошо представляла себе возможности моей Ларьки, вернее, почти полное их отсутствие. При весьма крупных размерах она была слабой, флегматичной собакой, неспособной, к примеру, пойти на задержание, она фигуранта-то на площадке когда кусала, а когда и нет. Я всегда гуляла с ней без поводка, потому что она ни для кого не представляла опасности… Но у нас очень чётко, до полного автоматизма, был отработан один «показательный номер». Я знала, что, если схватить её за ошейник и тревожным голосом дать команду «Чё он?» (я пользовалась этим сочетанием вместо слова «чужой»), – Ларька взовьётся на дыбы, издаст страшный рёв и жутко ощерится, имитируя нападение. А я, в свою очередь, буду изображать, будто из последних сил удерживаю кровожадного монстра.

Этот трюк нас ни разу не подводил. Во всяком случае, мужики во дворе, иной раз пытавшиеся по пьяному делу ко мне приставать, неизменно шарахались прочь, трезвели, начинали извиняться…

Вот и теперь при виде лезущей в форточку руки, понимая, что, может быть, наживаю себе ещё худшие неприятности, я хлопнула по прилавку ладонью, сгребла Ларьку за ошейник и завопила:

– Лари, чё он?!!

Условный рефлекс не подвёл. Овчарка с рыком взвилась… Тут надо ещё добавить, что Ларькины глаза, когда она злилась, по какой-то причине жутковато синели. Зато зубы у неё, в точности как когда-то у Коры, всю жизнь были кариесные, жёлтые, отчего из пасти неистребимо воняло. И вот такая-то харя, к тому же свирепо наморщенная, лязгая ощеренными клыками, с яростным рёвом вылетает из-под прилавка, оказываясь в сантиметрах от бандитского носа!..

Руку он успел отдёрнуть в самый последний момент. Между прочим, если бы не успел, Ларька его бы скорее всего хватанула, причём как следует.