Покахонтас   ::   Доннел Сюзан

Ролф советовал поменьше говорить — пусть другие ведут беседу, пока она не освоится и не почувствует себя уверенно. Но сидевший за столом справа от нее член парламента удивил Покахонтас, забросав вопросами о ее народе, а в особенности об ее отце. Мастерски перемежая разговор комплиментами, он стремился выяснить размеры богатства могущественного короля и его возможные нужды — не захочет ли он что-нибудь купить. «Он так же умен, как и лучшие торговцы моего отца», — подумала Покахонтас.

— Не принимайте этого человека всерьез, дорогая принцесса, — сказал хозяин дома, оказавшийся с другой стороны от нее. — Парламентарии постоянно чем-то заняты. Им необходима деятельность.

Однако член парламента ей понравился. Его интерес подкупил ее своей честностью.

Знакомясь в продолжение всего вечера с разными людьми, которых ей представляли, Покахонтас старалась быть особенно любезной с женщинами. Сэр Эдвин объяснил ей их негласную, но большую влиятельность, и советовал приложить усилия, чтобы подружиться с ними, тем более что они готовы к этому, несмотря на ее иноземное происхождение. Сэндис улыбался, рассказывая ей на следующее утро, что она выдержала первое испытание с огромным успехом. Когда принцесса покинула прием, все сошлись во мнении, что она держала себя как истинная дочь короля.

Приободренная Покахонтас с нетерпением ожидала продолжения организованной для нее программы. Сэндис сказал, что аристократы, окружавшие ее в Джеймстауне, сейчас в немилости у двора, и потому он попросил Джона Смита написать от ее имени королю и королеве, испрашивая позволения предстать перед ними. Монаршья чета ответила, что с нетерпением ждет встречи с принцессой Ребеккой, как ее называли в христианском мире. Она должна будет присоединиться ко двору в Хэмптон-корте в середине лета. У Покахонтас от волнения подогнулись колени, когда она поняла, чем обязана Джону Смиту.

На приеме в Ламбетском дворце, устроенном в полдень в ее честь епископом Лондонским, Покахонтас впервые познакомилась с ритуальной пышностью Англии. Ее белоснежное платье, украшенное круглым плоеным воротником белого кружева, и белая шляпа с белым пером как нельзя лучше сочетались с убранством (белые с золотом подушки) барки епископа, доставившей их по Темзе к его дворцу. И пока торжественная вереница барок, в которых разместились паухэтаны в ярких красно-желто-зеленых туземных одеждах и епископская стража, одетая лишь немногим менее красочно, медленно двигалась через реку, торговцы и выехавшие отдохнуть горожане махали им с многочисленных лодок руками и хлопали в ладоши. Никто не мог припомнить, чтобы какую-либо другую женщину, исключая старую королеву, принимали в Ламбетском дворце с такой пышностью. Но великолепие дворца и тепло встречи не доставили Покахонтас и малой доли того удовольствия, которое она ощутила, увидев росшие в дворцовом саду виргинскую жимолость, тюльпанное дерево и дикий зеленый виноград. Ей хотелось обнять молодое деревце, усыпанное белыми цветами, и спросить, каким образом оно оказалось здесь — через океан от своих родных мест.

— Это плоды трудов отца и сына Традескантов — ботаников-исследователей, — объяснил придворный. Покахонтас припомнила, что с отцом она мельком встречалась в Джеймстауне.

Она могла бы еще долго любоваться деревьями и цветами, бережно доставленными на корабле из таких дальних краев, как Индия и Китай, но ее ждали званый обед, епископ и проголодавшиеся гости.

Для своего первого бала — тем же вечером, она остановила выбор на платье, голубой оттенок которого напоминал цвет яиц малиновки. Шелк для него был специально выкрашен в Китае.