Веди, княже!   ::   Серба Андрей

Грязно-серая, снизу доверху пронизанная поднимавшимися со дна расщелины пузырьками, которые то лопались, то появлялись вновь, она, казалось, кипела на невидимом человеческому глазу подземном огне. От воды веяло теплом. В месте, где расщелина исчезала в скале, из нее наплывали в пещеру волны белого рыхлого тумана, от которого исходил резкий, щипавший вблизи глаза запах. Клубясь над расщелиной, туман полностью заполнял угол пещеры. То редея, то уплотняясь, он иногда скрывал под собой пузырившийся источник.

Микула чувствовал, как у него начинало постепенно шуметь в голове и звенеть в ушах.

— Княже, готов ли ты узнать волю богов? — взглянул волхв на Игоря.

— Я для этого пришел, старче.

— Стань рядом со священным источником, и ты узнаешь собственное завтра. Перун явит его тебе.

Старый волхв опустился у расщелины на колени, положил сбоку клюку, воздел к потолку руки.

— О боги, услышьте нас и ответьте! О Перун, лицезри своих внуков и явись к ним! Боги, это мы, русичи, тревожим вас и молим о милости! Боги, откройте уготованную нам судьбу, приблизьте на миг неведомое завтра, сотрите черту между настоящим и грядущим! Боги, услышьте глас своих внуков!

Голос старого волхва звучал все тише, неразборчивее и вскоре перешел в невнятный шепот. Густые клубы тумана, наплывавшего из трещины в скале, залили его ноги, дошли до пояса, плеч. Вот они скрыли волхва с головой, поднялись вровень с грудью великого князя, замершего рядом с ним, стали заволакивать с головой и его. Микула с удивлением отметил, что уже не ощущает того резкого неприятного запаха, который поначалу преследовал его. Зато тело обволакивала необычайная легкость, он был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Неведомые доселе вялость и безразличие охватили его существо, Микула не ощущал даже тяжести факела, который держал над головой. Чувствовал, как постепенно освобождалась от мыслей голова, как он переставал воспринимать себя. Теперь перед глазами был лишь белый туман и ничего более. Однако разве это туман, разве Микула ничего не видит?

Перед ним во всю ширь расстилалось безбрежное, сливавшееся вдали с горизонтом море. По его синей глади скользили боевые русские ладьи с раздутыми ветром парусами, увешанными червлеными щитами бортами. В одной из них сидел Микула с потрескавшимися от жажды губами, почерневшим от солнца и ветра лицом, ввалившимися от голода и усталости глазами…

Но разве это море? Перед ним высились остроконечные горные пики, их склоны поросли изумрудными лесами, вверху, где пики соприкасались с облаками, под лучами солнца ярко сверкали ледники. От горных великанов до самого окоема уходили кудрявые шапки отрогов, в ущельях виднелись бурные, стремительные реки, в живописных долинах раскинулись селения с красочными домиками. Слабый прохладный ветерок приятно гладил кожу, ноздри щекотал сладковатый запах цветущих деревьев, в уши вливалось мелодичное журчание лесного ручья, нарушаемое оживленным птичьим гомоном Только что это, куда делись горы? Прямо на Микулу, прикрываясь за щитами и выставив жала копий, неумолимо надвигались сплошной стеной ромейские центурии [1] . Раздирали уши отрывистые звуки чужой военной музыки, першило в горле от поднятой ногами легионеров пыли, яростью и злобой сверкали глаза приближавшихся к нему врагов. Против византийцев, выставив навстречу их копьям щит, сжимая в руке обнаженный меч, стоял среди дружинников он, тысяцкий Микула. Две железные стены столкнулись, звон и лязг орудия повисли в воздухе, страшно закричали раненые, зашлись в предсмертном хрипе умирающие. Рубился с обступившими его недругами Микула, перехватывал и отбивал мечом чужие удары, щедро рассыпал свои.