Врата иперии   ::   Говард Роберт Ирвин

– Питер в колодках, Гильом выпорот, Мардж и Агнесса тоже – какое же наказание ожидает тебя?

– Думаю, я приму свою кару, добровольно отправившись в изгнание, – сказал Джайлс.

– Тебя не выпустят за ворота, – предупредил Амброз.

– Верно, – вздохнул Джайлс. – Монах может пройти свободно, в то время как честного человека останавливают из-за подозрений и предрассудков. Что ж, придется понести еще одно наказание. Одолжи мне твою мантию.

– Мою мантию? – воскликнул монах. – Да ты с ума сошел...

Тяжелый кулак врезался в пухлый подбородок, и монах с тихим вздохом осел на землю.

Несколько минут спустя скучающий стражник, забавлявшийся тем, что целился тухлым яйцом в неряшливую фигуру в колодках, увидел, как из конюшни появился человек в мантии и капюшоне и медленно двинулся через открытое пространство. Плечи его были устало опущены, голова склонена; лицо его было скрыто капюшоном.

Стражник поправил поношенный шлем и неуклюже шагнул к монаху.

– Да пребудет с тобой Господь, брат, – сказал он.

– Pax vobiscum, сын мой, – донесся тихий приглушенный ответ из глубины капюшона.

Стражник сочувственно покачал головой, глядя вслед монаху, направлявшемуся к боковым воротам.

– Бедный брат Амброз, – пробормотал стражник. – Он слишком близко к сердцу принимает грехи мира, сгибаясь под грузом тяжких преступлений человечества.

Он вздохнул и снова прицелился в угрюмую физиономию над колодками.

* * *



По голубой глади Средиземного моря тяжело двигалась торговая галера, неуклюжая и широкая. Квадратный парус безвольно свисал с единственной толстой мачты. Гребцы, сидевшие на скамьях по обеим сторонам средней палубы, налегали на длинные весла, словно машины, одновременно наклоняясь вперед и откидываясь назад. Из глубины корпуса доносился шум голосов, жалобные крики животных и запах конюшни и хлева. На юге подобно расплавленному сапфиру простиралась голубая вода. На севере однообразную картину нарушал возвышавшийся впереди остров, белые скалы которого были увенчаны темной зеленью. Вокруг царили достоинство, чистота и безмятежность, если не считать вонючей неуклюжей лохани. Переваливаясь с борта на борт, она тащилась по пенящейся воде, издавая звуки и запахи, кои свидетельствовали о присутствии здесь человека.

Внизу пассажиры средней палубы, усевшись среди своих узлов, готовили пищу на небольших жаровнях. Дым смешивался с запахами пота и чеснока. Слышалось ржание несчастных лошадей, зажатых в узком пространстве. Овцы, свиньи и куры добавляли к здешним запахам свой аромат.

Вскоре к бормотанию множества голосов под палубой добавились новые – членов экипажа и более состоятельных пассажиров, имевших места в каютах. Затем послышался голос самого капитана, резкий и раздраженный. Ему ответили – громко и хрипло, с акцентом.

Капитан-венецианец, пробираясь среди тюков с товаром, обнаружил на борту безбилетного, к тому же пьяного пассажира – толстого рыжеволосого человека в поношенной кожаной одежде. Он храпел меж бочек и, наверное, храпел бы еще очень долго, если в не возмущенный вопль капитана.

Последовала пылкая тирада на итальянском языке, смысл которой в конце концов свелся к требованию, чтобы чужак заплатил за свой проезд.

– Заплатить? – эхом отозвался незнакомец, проводя толстыми пальцами по нечесаным волосам. – Чем мне заплатить? Где я? Что это за корабль? Куда мы плывем?

– Это "Сан-Стефано", и он идет на Кипр из Палермо.

– Ах да, – пробормотал безбилетник. – Помню. Я поднялся на борт в Палермо... и прилег возле винной бочки между...

Капитан поспешно осмотрел бочку и с утроенной яростью завопил:

– Собака! Ты всю ее выпил!

– Как давно мы в море? – зевнув, невозмутимо спросил незнакомец.