Айвангу   ::   Рытхэу Юрий Сергеевич

На капитанском мостике стоял чукча, положив руки на полированный штурвал. Свердруп был доволен. Он сказал, что никогда ничего подобного не видел и что Сэйвытэгин великий художник. Кто-то из окружения капитана Свердрупа заметил, что за штурвалом изображена фигурка чукчи. Капитан громко расхохотался и велел перевести Сэйвытэгину, что он не только отличный художник, но и большой шутник. Он, капитан, дает два дня на то, чтобы Сэйвытэгин исправил фигурку и поставил вместо чукчи белого человека.

Через два дня капитан Свердруп явился за шхуной. На мостике по-прежнему стоял чукча, крепко сжимая руками штурвал.

– Сэй! – так сокращенно звал капитан Свердруп Сэйвытэгина. – Ты упорен, как старый морж! Если тебе жаль своего костяного сородича, пусть он встанет на носу корабля, рядом с гарпунной пушкой. Но на капитанском мостике – нет! Скорее растают все льды в Ледовитом океане, все моржи обратятся в акул, нежели капитаном станет туземец!

Айвангу вспомнил, как в далеком детстве отец брал его с собой на проходящие корабли, ставил на палубу и что-то говорил… Айвангу теперь не помнит что. Может быть, он говорил о том, что сын должен стать капитаном?..

Конечно, не все становятся капитанами… Хорошо бы стать таким, как Белов. Он все знает и учит, как людям жить. Он большевик. В Тэпкэне нынче много большевиков. Даже заведующий торговой базой Громук. Когда он смотрит на Раулену, Айвангу хочется подойти к нему и ударить кулаком по его жадным глазам.

Айвангу поначалу удивился, узнав, что Громук тоже большевик. Но когда в большевики вступил и Кавье и откровенно признался домочадцам, что он это делает для того, чтобы сохранить за собой вельбот, Айвангу смекнул, в чем дело: есть люди, которые, надев красивую одежду, думают, что и лицо у них стало другим.

Отдавать вельбот тяжело. Вот что стало с Гэмалькотом. У него было три вельбота, и он собирался покупать настоящую шхуну, такую, как у капитана Амундсена. Гэмалькот ездил к нему, когда норвежец зимовал у мыса Якан. А сейчас Гэмалькот никто: вельботы у него отобрали, отдали артели, склад с пушниной передали фактсрии. Гэмалькот даже лишился разума. Каждое утро он уходит на берег лагуны, мастерит игрушечные вельботы и играет ими…

С чистого неба на лицо Айвангу сыпалась мелкая изморось и таяла на ресницах. Он протирал глаза остатками рукавиц и удивлялся обилию влаги – он не хотел признаваться, что это страх выжимает слезы.

Слева чернела скала Сэнлун. Ее острие корявым пальцем указывало на созвездие Одиноких Девушек, сгрудившихся на небосклоне. Днем, если стоять у подножия скалы, видны селение, мачты радиостанции, привязанные к земле стальными тросами. Сталь звенит при сильном ветре, и кажется, что, перебирая струны, играет великан. Айвангу пополз к скале. Он прикусил нижнюю губу и ощутил вкус крови. Кровь человека… Она такая же теплая и соленая, как моржовая, которую пил Айвангу позапрошлым летом, когда загарпунил первого зверя. Тогда Раулена позволила взять себя за руку и увести за холм, где росла низкая и острая трава. Невдалеке от них сидела птичка и громко пела, прославляя радость, которую дает людям любовь. Она смотрела маленькими круглыми глазками на Айвангу и Раулену и вертела головой… У птицы тоже теплая кровь, даже у такой маленькой пичужки. А у мертвых одинаково холодная кровь – будь это кит, морж, птица, собака, олень или человек.

Напрягая последние силы, Айвангу переполз лунную тень от Сэнлуна и облегченно вздохнул: отсюда уже рукой подать до селения. Пешком идешь – не успеешь вспотеть, а на собачьей упряжке едва успеешь выкурить трубку…

Айвангу вполз на торос и глянул в черноту горизонта. Будто мелькнул огонек, и сразу стало жарко, под малахаем волосы взмокли.