Ангел на мосту (рассказы) (-)   ::   Чивер Джон

Впрочем, после шестого стаканчика, обняв ее за талию, он предложил подняться наверх и поискать чековую книжку вместе.

- Это - первый раз в жизни! - сказала она впоследствии, когда он приводил себя в порядок, перед тем как отправиться домой. Голос ее дрожал и казался ему прелестным. Он не сомневался в искренности ее слов, несмотря на то, что эти самые слова ему доводилось слышать не раз.

"Это - первый раз в жизни", - говорят они все, продевая свои белые руки в рукава платья.

"Это - первый раз в жизни", - говорят они, ожидая лифта в коридоре гостиницы.

"Это - первый раз в жизни", - говорят они, натягивая на ноги чулочки.

В каютах океанских пароходов, в железнодорожных купе, в летних гостиницах с видом на горные вершины - всюду и везде звучат одни и те же слова: "Это - первый раз в жизни".

* * *

- Где ты был? - скорбно спросила миссис Пастерн. - Уже двенадцатый час.

- Флэннаганы угостили меня виски.

- Она мне сказала, что он в Германии.

- Он неожиданно вернулся.

Поужинав на кухне, Чарли пошел слушать последние известия по телевизору.

- Бомбу им! - закричал он. - Маленькую атомную бомбочку! Пусть знают, кто командует парадом!

Потом он лег в постель, но долго не мог уснуть. Он стал думать о детях, о сыне и дочери, которые были далеко, в колледже. Он любил их. Это было единственное значение глагола "любить", какое он знал. Затем он загнал мяч в девять воображаемых лунок, тщательно, до малейших деталей рассчитав все - и неровности поля, и размеры клюшки, и силу удара, и характер противника, и даже погоду. Но деловые заботы его не отпускали, и от них меркла и расплывалась яркая зелень гольфового поля. Весь капитал мистера Пастерна был вложен в различные предприятия: часть - в постройку отеля в Нассау, часть - в керамический завод в Огайо, часть - в новое химическое средство для мытья окон. И всюду его преследовала неудача! Заботы выгнали его из постели, он закурил сигарету и подошел к окну. При свете звезд виднелись ветви деревьев, уже лишенные листвы. Этим летом он пытался поправить свои дела, играя на бегах, и сейчас при виде этих голых сучьев он подумал, что, вероятно, его билетики на "дубли" все еще валяются, как опавшие листья, где-нибудь в сточных канавах Бельмонта и Саратоги. Клен и ясень, бук и вяз - на третий номер в четвертом заезде - выдача сто; шестой номер в третьем заезде - пятьдесят, и сто на втором номере в восьмом заезде... Верно, дети, по дороге домой из школы, шпыняют эти его опавшие листья ногами. Снова забравшись в постель, он бесстыдно, весь, отдался мыслям о миссис Флэннаган, о том, где и как они встретятся в следующий раз. В этой жизни, рассуждал он сам с собой, так редко удается набрести на средство, дарующее забвение. И неужели отказываться от него только потому, что средство это не слишком изысканного свойства?

* * *

Новая победа всякий раз влияла на Чарли чудодейственным образом. Он весь преображался, становился щедрым, сердечным, бесконечно добродушным, спокойным, другом кошек, собак и случайных прохожих, общительным и полным сочувствия к чужим печалям. Правда, он знал, что дома, олицетворяя собой живой укор, его ждет миссис Пастерн - ну да ведь он четверть века служил ей верой и правдой, а сейчас, если бы он и вздумал нежно ее погладить, она бы скорее всего охнула и сказала: "Не трогай меня, у меня тут как раз синяк, я ушиблась, когда работала в саду". А в те вечера, которые они проводили вместе, она, как нарочно, поворачивалась к нему всеми своими остриями: она ведь никогда не прекращала свою работу по оттачиванию и шлифовке чувства собственного достоинства!

- Представь себе, - скажет, бывало, миссис Пастерн, - Мэри Квестед, оказывается, передергивает в картах, - и замечание ее повисало где-то в воздухе, так и не добравшись до кресла, в котором сидел Чарли.