Аптекарь (Останкинские истории - 2)   ::   Орлов Владимир

- Карилья, что ли?

- Карилья, как ты догадался! Он у меня под Гвадалахарой был на пулемете. Совсем молодой парнишка. Огонь, треск, я ему кричу: "Мишка, тащи быстрее патроны, мать твою!"

- Почему же Мишка? - заинтересовался долго молчавший Михаил Никифорович.

- А мы их по-нашему звали, - сказал дядя Валя. - Мишка да Мишка. Это как же по-ихнему будет, постой...

- Мигель...

- Вот. Мигель Карилья.

- Так это, значит, другой Карилья. Тот, который секретарь, тот Сантьяго Карилья.

- Точно! - вскричал дядя Валя. - Я его Санькой звал, а не Мишкой. "Санька, мать твою!"

- Так его надо было скорее Яшкой звать, - вставил Михаил Никифорович.

- На Яшку он не откликался, - сказал дядя Валя.

Помолчали. Михаил Никифорович с дядей Валей закурили. Стояли мы под табличкой "Не курить". Автомат на Королева считался магазином. А магазины не предполагают курения. Тут существовали и иные запреты: "Приносить и распивать..." И так далее. Но коли не приносить и не распивать, откуда же возникнут на полу или прямо в руках уборщиц пустые бутылки, те, что потом мешками - и не раз в день - волокут в магазин на сдачу? Понятно, что про распитие никаких слов и не произносилось. Желающих же платить за окурки и выпотрошенные сигаретные пачки не было, оттого в автомате то и дело звучали пронзительные восклицания: "Прекратите курить!" Но сейчас Михаил Никифорович и дядя Валя курили спокойно.

- Мне Батов вчера звонил, - сказал дядя Валя.

- Генерал, что ли?

- Ну да. Генерал. Вот он как раз со мной и был в Испании... - Тут дядя Валя осекся и настороженно поглядел на меня.

- Да нет, дядя Валя, я ничего, - сказал я.

- Что-то вы все об одном да об одном, - заметил Михаил Никифорович.

- А что, есть конструктивное предложение? - оживился дядя Валя и достал рубль.

- Нет, дядя Валя, - быстро сказал Михаил Никифорович.

Он втянул носом воздух, мышца над правой ноздрей его стала знакомо дергаться, можно было понять, что рубля, тем более с сорока копейками, у Михаила Никифоровича нет. И у меня не было.

- Но беда-то ведь небольшая, а? - сказал дядя Валя и спрятал рубль.

Мышца все еще дергалась над ноздрей Михаила Никифоровича.

- А соленые помидоры хорошие продаются в овощном, - неуверенно сказал Михаил Никифорович.

- Ну и что?

- Ничего. Это я так, к слову...

- К слову нужна музыка, - вступил дядя Валя. - Вот однажды Аркаша Островский...

Дядя Валя остановился. Я пошел за пивом, а когда вернулся, дядя Валя говорил об Островском, Ленине, Френкеле, еще о ком-то. Испанскую тему сменила музыкальная. Скоро следовало ожидать перехода к кинематографу. Причем если имена вспоминались дядей Валей обычно одни и те же, то истории, связанные с этими именами, возникали, как правило, свежие. Много бы музыки не звучало теперь, если бы не дядя Валя. Возможно, что и рапсодии Будашкина для домры с оркестром не было бы. А уж про кино и говорить не приходилось. Десятки фильмов со звуком и без звука, особенно на студии "Межрабпомфильм", вышли при помощи дядя Вали. Как я и ожидал, дядя Валя свернул на Эйзенштейна.

- ...Сережа-то Эйзенштейн, - сказал дядя Валя, - тогда еще не лысый, как раз в тот день приехал ко мне советоваться. Валентин, говорит...

Долгое время дядя Валя считал, что Сережка Эйзенштейн живой и что он, правда, не часто, раз в год, но все же заходит к нему, дяде Вале, домой, на Кондратюка, 14. Однажды я, возбужденный, что ли, был, не выдержал и предположил вслух, что это, наверное, не тот Сережка Эйзенштейн, который поставил "Броненосец "Потемкин". Дядя Валя резко и с обидой возразил, что это именно тот Эйзенштейн и что он хороший и простой мужик. Я хотел было сгоряча притащить из дома в автомат том энциклопедии, но поберег книгу, а дяде Вале посоветовал обратить внимание на мемориальную доску, что висит на одном из домов у Чистых прудов.