Бег по пересеченному времени   ::   Фридберг Исаак

Борьба с комплексами обрела вскоре другой, современный характер: в Москве выросли аккуратные городки, застроенные уютными европейскими коттеджами. Но тогда, в девяносто четвертом году, среди замызганных коммуналок то и дело появлялись бронированные двери с золочеными руч- ками - пуленепробиваемые ворота в рай... Квартира Лены отгородилась от лифтовой площадки двумя старыми деревянными створками, давно не крашенными. Это несколько утешило Геру, но спокойствия хватило ненадолго. Лена отворила створки - обнажилась вторая дверь, бронированная, сверкающая фигурными ручками. Белые стены, синий пол, огромное пустое пространство, заполненное воздухом. Черно-белая мебель выглядела игрушечной под высоченными потолками. - Маскируешься? - Приходится. - Давно ремонтировалась? - Год назад. - Финны? - Немцы. Не выказать удивления - очень просто. Представить, что попал в очередную декорацию. Да, обыкновенную декорацию для детектива по Стивену Кингу. - Тем, кто хорошо стреляет, видимо, щедро платят? - Платят умеренно. Работы много! Стеклянный столик. Фрукты в серебряной вазе. Французское шампанское. Слава Богу, что не купил в ларьке дешевку. - Я приму душ? Ты не возражаешь? - Сразу?.. - Ты стал ужасно церемонным. Что случилось? - Изменился. В худшую сторону. - Проверим! Три комнаты: небольшой кабинет, оснащенный радиотелефоном, факсом и компьютером; кухня, похожая на выставку современной бытовой техники; спальня. Гера открыл дверь, увидел просторную двухспальную кровать, светящуюся белизной, а над ней - свой портрет, цветной плакат-календарь, выпущенный когда-то издательским отделом Бюро кинопропаганды. Струилась вода в ванной комнате; портрет, обрамленный и убранный под стекло, улыбался победно и нагло. Фотография ему когда-то очень нравилась. Тогда откуда неожиданный холодок в спине? И отчего снова мутнеет хрусталик? В тридцать три года жизнь еще кажется бесконечной, ошибки - смешны и легко исправимы. В сорок пять уже понимаешь: времени осталось ничтожно мало, силы на исходе, надо выбирать, и выбор - невозможен, если верить, что существует совесть, что она - не выдумка проповедника... Десять лет назад Гера пожертвовал так называемой "личной жизнью". Ради чего? Ради маленьких раскрашенных кадриков, заполненных раскрашенными актерскими лицами? Во имя людской благодарности - мимолетной, капризной, так быстро обратившейся в забвение и неблагодарность? Да была ли она, жертва, если все прошло стороной: семья, дети, дом? Оглядываясь назад, в обратной перспективе свершившегося времени, Гера ничего не различал, кроме собственного заблуждения. Заблуждением были пронизаны мысли, поступки, чувства, оно имело имя, форму, плоть, его можно было вполне реально пощупать руками: кино... Отброшенная в сторону именем этого игрушечного бога, Лена исчезла до поры до времени, растворилась в прошлом - но осталась тень. Победить ее Гера так и не смог. Он был - или казался самому себе - достаточно сильным, он сумел отодвинуть эту тень далеко от себя и своих чувств. Но почти не было дня, чтобы тень - случайно, полузаметно - не напомнила о себе. Лицом в толпе. Знакомым силуэтом. Похожей улыбкой на телевизионном экране. Без боли. Без сожаления. Но всякий раз именно сходство с Леной отмечала притихшая память. Может быть, по этой причине какую-то нерастраченную нежность излучали с экранов его фильмы, привлекая зрителя?.. Или он опять ошибался? И совсем другое искал зритель в кинозале - тоску о счастье? Гера хотел быть счастливым - пусть и со стиснутыми зубами. Того же хотела страна, изготовившаяся к прыжку. Потом зверь прыгнул, удар могучих оттолкнувшихся лап разрушил прежнюю жизнь, потом было дерзкое приземление в пустоту, которую попытались заполнить, кто как умел...