Благощест, или обычная история о невероятном сумасшествии   ::   Попов Александр

Надо обсудить кучу производственных вопросов, а ты ведешь себя, как пацан, извини. В чем дело? Ты выглядишь, будто на тебе пахали, но не мягкую весеннюю землю, а нынешнюю, почти смерзшуюся.

- Я жутко хочу спать, Савелий... - покачивался перед ним зевающий хозяин. - Меня обворовали. Я теперь гол как сокол...

- Да, да, уже весь город судачит... Что ты сказал - гол как сокол? Не надо, Санек, передо мной разыгрывать опереточную драму! - подмигнул Хлебников. Но тут же стал серьезен и строг: - Александр Иванович, ты за прошлый месяц никому не выдал премиальные. И зарплаты у троих менеджеров урезал самым вероломным образом. Люди недовольны тобой. Ты отрываешь у них кровное, честно заработанное...

- К черту! Я возглавляю не богадельню, а солидное предприятие. Наконец-то, оставьте меня все в покое: я хочу спать, сейчас упаду.

Хлебников помолчал, покусывая губу. Пристально взглянул в полузакрытые глаза Цирюльникова:

- Вот что я тебе хочу сказать, уважаемый генеральный директор: я уйду от тебя, хотя "Благоwest" на все сто так же моя фирма, как и твоя. Мы с тобой два хозяина, но с таким человеком, как ты, я больше работать не буду. Я устал от тебя. Ты становишься непредсказуемым и даже, если хочешь знать, опасным. Будем делить капиталы и собственность. Понял?

- Да пошел ты... - отмахнулся Цирюльников, с трудом приоткрывая один глаз и раскачиваясь.

- Все, точка.

Цирюльников добрел до кровати, повалился на постель прямо в одежде и в один миг уснул.

Хлебников сказал Анастасии, готовившей детям ужин:

- Твой муженек, Настя, от денег, видать, вконец отупел и оглупел. А может, сошел с ума?

- Он нас, Савелий, порой держит голодом. Но бывает такое - вдруг начинает сорить деньгами. Позавчера уезжал в Новосибирск - дал мне целую пачку: купи, дорогая, что хочешь. Я купила цветы - так он меня чуть не захлестнул... Его нужно лечить.

Утром Александр Иванович извинялся и заискивал перед женой, и Анастасия видела его прежним - добрым, ласковым и щедрым.

А в офисе Цирюльников уговаривал друга, который уже настаивал на разделении уставного капитала, оборотных средств и имущества фирмы:

- Савелий, ну ты что, обиделся на меня? Да я пьяный был вчера. Прости, братишка...

- Ты, Александр Иванович, уже лет пять точно пьяный. Деньги помутили твой разум и душу, и ты старательно и уперто отсекаешь сук, на котором изволишь восседать. Я больше не могу и не желаю терпеть: ты вырываешь у меня каждую копейку, спутываешь и коверкаешь мои планы. "Благоwest" уже года два с лишком не развивается, потому что ты всеми правдами и неправдами, беззастенчиво объегориваешь меня и менеджеров, присваиваешь себе крупные суммы, без предупреждения и объяснения изымаешь средства из оборота, на всех смотришь свысока. Все, довольно - будем размежевываться!

Хлебников - к дверям, а Цирюльников тихо сказал:

- Будем судиться. - Но тут же неожиданно отвел глаза в сторону.

Хлебников подвигал бровями:

- Как знаешь.

- Тебе благо достанется, а мне - west? Или наоборот? - язвительно, но вымученно усмехнулся Цирюльников, беспорядочным наигрышем пощелкивая по клавиатуре компьютера.

- Я уже сделал свой выбор - я с благовестом. Но и от westa не отказываюсь: не тот возраст, чтобы сгоряча менять коней на переправе. Поживем - увидим.

- Выходит, мне, Савелий, оставляешь одно только благо? Не унесу, братишка, надорвусь! Пожалей, Христа ради!

- Бывай, Александр батькович: время - деньги, как ты любишь повторять. Будя языками чесать. Работы у меня невпроворот: вагоны на Сортировке вторые сутки торчат под разгрузкой...

- Погоди! Чуть ли не святым да чистеньким хочешь обретаться, и деньжищами ворочать - этим навозом нашей жизни? Мудрено устроился! Ты, получается, - хороший, а я - плохой? Бяка, а не человек? - Цирюльников мрачно помолчал; его широкое тяжелое лицо словно бы распухало.