Блокада. Книга 5   ::   Чаковский Александр Борисович

Будто не слыша этой реплики, Жданов развивал свою мысль дальше, в том же сдержанном тоне:

– По существу, предложения Михаила Семеновича равносильны отказу – да, добровольному отказу! – с ударением повторил он, – от прорыва блокады, поскольку Невский плацдарм является единственным участком фронта, где прорыв в принципе возможен. Больше того, мы рискуем потерять Ленинград. Кто может ответственно поручиться, что противник не попытается снова штурмовать город? Немцы же по-прежнему недалеко от Кировского завода! И в этих условиях лишиться трех дивизий и двух бригад? Не понимаю!

Последние слова Жданов произнес с горечью и бросил на стол карандаш, который до тех пор крепко сжимал пальцами. Так и не взглянув на Хозина, он придвинул к себе стакан остывшего чая в резном подстаканнике, опустил туда сахар и, не размешав, сделал быстрый глоток. Потом коротко спросил:

– Кто желает высказаться?

Васнецов прекратил ходить по комнате – теперь он стоял, положив обе руки на спинку своего пустого стула, – и откликнулся первым:

– Думаю, что тут обсуждать нечего! Я, например, решительно против предложений товарища Хозина.

Жданов помешал ложечкой чай, оглядел сидящих за столом, затем перенес свой вопрошающий взгляд на Воронова:

– Хотелось бы услышать ваше мнение, Николай Николаевич!

Воронов встал.

– Я прошу, чтобы мои слова не рассматривались как мнение представителя Ставки, – подчеркнуто официально сказал он. – Вам, Андрей Александрович, известно, что мои полномочия окончились. Тем не менее командующий делился со мной своими соображениями, и в них, по-моему, есть резон. Во всяком случае, мне представляется, что предложения генерала Хозина следовало бы обсудить.

Воронов одернул гимнастерку и сел. Наступило тягостное безмолвие. Слышно было только шумное, астматическое дыхание Жданова.

– Я говорил товарищу Хозину сегодня утром и говорю сейчас: мне в принципе непонятна его позиция, – произнес наконец Жданов, уже не скрывая своего раздражения. – Прекращение наступления с Невского плацдарма и переброска части войск за кольцо означают, что никаких надежд на прорыв блокады изнутри у нас нет. Так? Ответьте нам, Михаил Семенович!

– Я хочу, чтобы товарищ Попков доложил продовольственное положение на сегодняшний день, – вместо ответа сказал невозмутимо Хозин. И добавил: – Сегодня он делился со мной некоторыми своими соображениями.

Жданов недоуменно посмотрел на Попкова, как бы спрашивая безмолвно, почему тот, имея какие-то новые данные, не доложил их прежде ему, Жданову.

Попков встал, вынул из нагрудного кармана своей полувоенной гимнастерки блокнот и, не раскрывая его, сказал:

– Сегодня мы произвели очередной подсчет запасов продовольствия. Я как раз собирался идти к вам, Андрей Александрович, но ко мне зашел командующий и сказал, что через пятнадцать минут состоится заседание.

Попков раскрыл было блокнот, но, так и не заглянув в него, продолжал по памяти:

– Муки в городе осталось на неделю, крупы – на восемь дней, жиров – на две недели. Мясопродуктов в Ленинграде нет. Правда, эти данные не включают запасов, которые имеются в Новой Ладоге. С учетом же их можно считать, что муки нам хватило бы на три недели, крупы и жиров – на две с половиной, а мясопродуктов чуть больше чем на неделю. Тем не менее дальнейшее сокращение продовольственных норм для населения представляется мне невозможным. Смертность в городе растет с каждым днем и грозит превратиться в массовое явление. Придется урезать нормы питания личному составу войск и Балтфлота. Другого выхода я не вижу и…

Лицо Жданова исказила болезненная гримаса. Он торопливо закурил и прервал Попкова:

– Это особый вопрос. Его обсудим отдельно. Сейчас речь идет о другом…

Попков умолк и спрятал свой блокнот.

– Извините, Андрей Александрович, – сказал Хозин, – но у меня есть еще одно предложение: заслушать товарища Штыкова о положении дел на строительстве обходной дороги.