Человек, который убил   ::   Бабаян Сергей Геннадьевич

По зеркальному клину залива медленно поплыл, оттолкнувшись от берега, киноварный солнечный блик. После третьей, откинувшись, закурили. Разговор не то чтобы оживился – перед кем чиниться старым друзьям? – а, скорее, умиротворился: никто никого не перебивал, прежде энергические, немногословные фразы замедлились и растянулись, говорили и слушали не спеша, благодушествуя, не комкая случившихся пауз, и в прозрачную тишину этих пауз – орнаментом на стекле – вплетались трескучие арабески встречающих вечернюю зорьку лягушек… Солнце тонуло в прохладной фиолетовой сини далеких лесных зыбей; костер желто-красно ярчел; Стасик, взглянув на меркнущую воду залива, разобрал верхний венец дровяницы и крест-накрест придавил брызнувший искрами хворост четырьмя толстыми, сразу закипевшими смолою поленьями…

И вот тогда, чуть раньше или чуть позже этого дорогого русскому сердцу предзакатного часа, Андрей рассказал историю, услышанную им утром в рыбоохране.

Несколько дней назад в Ясновидове объявилось двое бежавших из заключения уголовных. Один был из местных – в Ясновидове жила его мать; но в первую очередь он пошел не к старухе матери, а к когда-то его привечавшей женщине. За прошедшие годы та вышла замуж; беглецов, однако, она приняла – накормила, приодела, собрала им в дорогу… и муж ее, знавший преступника (свой, ясновидовский), ничего не сказал. Наверное, выпили водки – и бандит не сдержал себя: ударил мужа ножом (тот, к счастью, остался жив и лежал сейчас в районной больнице). Женщина вырвалась и побежала в деревню, сзывая людей; преступник – устремился за нею!… Встречные, узнавая, шарахались в стороны (этот эпизод меня поразил – я понял, что не знаю людей: бежать из колонии, зная, что при поимке добавят еще не один год срока; пройти и проехать – наверное, голодая и холодая – несколько тысяч верст; с великими предосторожностями пробраться в родное село, запастись провизией, иметь возможность передохнуть перед дальней дорогой (дорога вела на Кавказ – товарищ его был с Кавказа) и, уже оставив за плечами евразийский запутанный след, не стерпеть и раскрыться – бесповоротно угробить и напарника, и себя – из-за того, что не жена, а маруха (с девчонок шалава, говорили в селе) не дождалась, вышла замуж?… ну, как это можно понять?!), – так вот, преступник гнался за бывшей своей подругой с ножом, встречные шарахались в стороны, самое большее его окликая (напарник бежал за ним следом, пытаясь остановить, кричал с яростными слезами: „Сгорели! Сгорели!… Сгорели,…!!!"), пока с одного, случившегося по дороге двора не вышли отец с двумя сыновьями – и силой и нравом известные на селе. Тут преступник опомнился (интересно: что чувствовал он? ведь должен был понимать, что опомнился – поздно…) и метнулся обратно. В Ясновидове его никто не преследовал: деревенский мужик способен постоять за себя, но себя, но государству и тем паче милиции он в редких делах добровольный помощник – да и слава у беглеца была очень дурная…

Мужики поговорили и разошлись по домам; несколько человек отправилось к раненому; ясновидовский участковый, по субботнему обыкновению, был безмысленно пьян; бабы бросились в санаторий и рыбоохрану – звонить на железнодорожную станцию и в район… Беглецы же вернулись в избу, взяли двустволку и лесом выбрались на шоссе – остановили попутную машину (здешний народ всегда рад подвезти – за деньги, конечно), шофера выкинули – и погнали в направлении М*… Район поднялся на удивление быстро: первый, свободный еще поворот – правый на Журавлево – преступники по глупости или горячности пропустили, на втором – левом на станцию – уже стоял пост.