Человек проклят (О Достоевском)   ::   Вересаев В

Большие романы, с героями, наиболее близкими душе Достоевского. "Замечательно, что Раскольников, быв в университете, почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело. Впрочем, и от него скоро все отвернулись... Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу". "Я - человек мрачный, скучный, - говорит Свидригайлов. - Сижу в углу. Иной раз три дня не разговорят".

Подросток пишет: "Нет, мне нельзя жить с людьми! На сорок лет вперед говорю. Моя идея - угол... Вся цель моей "идеи" - уединение..." Версилов говорит ему: "Я тоже, как и ты, никогда не любил товарищей".

Кириллов в "Бесах" "не склонен встречаться с людьми и мало с людьми говорит". В убогом своем флигельке все ночи до рассвета он ходит, пьет чай и думает. Одиноко и загадочно проходит сквозь жизнь никому не понятный Николай Ставрогин. Одиноко сидит и думает в отцовском доме Иван Карамазов.

Связи с широкою и таинственною жизнью мира в душе человека нет. Нет также в его душе и естественной связи с другими людьми, с человечеством. Труднее всего для этого человека-одиночки вообразить, как можно из себя любить людей или даже просто "быть благородным".

"Да что мне до будущего, - восклицает Подросток, - когда я один только раз на свете живу! Что мне за дело о том, что будет через тысячу лет с этим вашим человечеством, если мне за это - ни любви, ни будущей жизни, ни признания за мной подвига?"

Человек органически не способен любить людей - это на все лады повторяют разнообразнейшие герои Достоевского.

"По-моему, - говорит Версилов, - человек создан с физическою невозможностью любить своего ближнего. "Любовь к человечеству" надо понимать лишь к тому человечеству, которое ты же сам и создал в душе своей".

Так же высказываются Иван Карамазов, Настасья Филипповна, многие другие. И уже прямо от себя Достоевский в "Дневнике писателя" пишет: "Я объявляю, что любовь к человечеству - даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой" (курсив Достоевского).

Раз же нет этой толкающей силы, раз человеку предоставлено свободно проявлять самого себя, - то какая уж тут любовь к человечеству! Нет злодейства и нет пакости, к которой бы не потянуло человека. Мало того, только к злодейству или к пакости он и потянется.

Иван Карамазов утверждает, что "для каждого лица, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему религиозному; эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении".

Сдерживать такого человека могут соображения только чисто внешнего свойства - боязнь, например, общественного мнения и т. п. Достоевского чрезвычайно интересует такой вопрос:

"Положим, вы жили на луне, вы там, положим, сделали злодейство, или, главное, стыд, т. е. позор, только очень подлый и... смешной. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали, и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?"

Этот вопрос задает Ставрогин Кириллову. Совсем такой же вопрос задает себе герой "Сна смешного человека". В жизни приходится скрывать свою тайную сущность, непрерывно носить маску. Но сладко человеку вдруг сбросить душную маску, сбросить покровы и раскрыться вовсю.

Кладбище. В могилах зеленая вода. Доносятся из-под земли глухие разговоры, "как будто рты закрыты подушками". Это под землею беседуют мертвецы.

"- Господа, я предлагаю ничего не стыдиться!

- Ах, давайте, давайте ничего не стыдиться! - послышались многие голоса. С особенною готовностью прогремел басом свое согласие инженер.