Через борозды   ::   Каратыгина Н

--------------

Надавив на локти, Андрей вытеснил чужое тело, - оно упало, как тугой мешок, - соскочил на платформу, выслушав брань, ринулся на станцию.

- Нет ли кого из Лядской волости? - гулко покрыл все голоса.

- Ого-го, сюды!..

Андрей подошел ближе и узнал Митрия из Горок.

- Дю!.. Гвоздев...

Родной возглас, свойственный гдовцам, порадовал Андрея. Обменялись рукопожатьем.

- Вези, Митрий, махоркой посчитаемся.

- Ладно! Садись. - Митрий улыбался. - С куревом у нас беда. Белые всю махорку потоптали.

Он с наслаждением потер пальцами желтую махорку.

Заверещали колеса, телега нырнула в лесную тишину.

Сразу крутые ухабы задали пляску телеге, захлестали по бокам.

- Вот, ямина, Митрий. Держи, чертяга, влево...

- Знаем, чего!..

Андрей, расправив шире глаза, окунул зрачки в черную гущу леса.

Пахло талым снегом. Прохладца лесная пахла влажными листьями и старой обнажившейся травой.

Навстречу хлестнула грязью и гиком чужая телега. Бабье розовое от первого загара лицо метнулось и унеслось.

- Гони, к чорту, гони, уважь земляка. Н-ну, катись!..

- А ты, что, за продуктами?..

Андрей поморщился. Городское новое словечко резнуло хмельной от деревенской воли слух.

- Да, за ними... Ну, а как вы?..

- Как тебе сказать?.. Многое испытали, как тут наступленье было.

- Да ведь наш уезд белым сочувствовал, - середняки да кулачество.

- Белые, однако, дело свое сгубили... - сказал Митрий. - Задавались! Нам и так и этак несладко. Нам, теперича, от власти отповедь... Совет, он тоже, мягко стелет, жестко спать.

- Отбирают?.. - догадался Андрей.

- Вот... Думаешь, легко?.. Какое, бабы совсем лютые стали. Поди, сунься к бабе, возьми ейного поросенка... Зверье!..

- Неважно... - согласился Андрей. - Только, думаю, утрясется.

- А ты, Гвоздев, холост?

- Женат.

- Кого взял?

- Дамочку.

- Дю!.. Хозяйственная?

- Ничего...

Митрий ударил коня:

- Ну, зяблый!..

Пили чай на полпути. Чудесное слово - махорка - преображало всех. Самовар быстрее закипал, даже плевался белыми брызгами, пироги и шпик лоснились на блюдах. Только сахар не показывался.

Повстречали за столом какого-то комиссара. Жирное, потное комиссарово лицо ширело от больших кусов хлеба.

- Ну, морда! - подумал Андрей.

Сам он пил, ел, отвечал на вопросы, и замечал: браня белых, радуясь концу помещиков, крестьяне жались от слова "коммунист".

"А впрочем, неудивительно, - подумал Андрей, скользнув глазами по комиссаровскому лицу. - Такие запугивают... Чистка нужна..."

Подъезжали к селу. Налево мелькнул сизый валун, занесся журавль, и резнули желтизной новые крыши.

Сердце заметалось в груди кривым скоком. Андрей бросал голову из стороны в сторону, узнавая и не узнавая родины.

- Дядья удивятся... - крикнул Митрий, подкатывая.

Дядья, конечно, удивились и обрадовались, особенно, когда зашелестела сухая махорка.

Задымилась коптилка, затенькали балалайки. Махорочный дух пополз во все углы.

Андрей сидел на скамье. Оцепенел в полудреме. Улавливал новые слова, радовался им, но где-то в теле неустанно скоблило, ныло...

- Что?.. Что такое?..

- Мамкины песни... - вспомнил Андрей.

Далеко пугливо отошли мамкины песни. Визжат вместо них частушки, а старая песня старых матерей полегла под звонкими словечками: "продукт, декрет, организация".

Андрей заснул.

Следующий день потек быстро. С утра поехали к хуторянам, к богатеям. Дядя младший ловко менял махорку и мыло.

В одну из деревень Андрей поехал один. Тут-то и понял, что пора подхватить подмышку сельское хозяйство, чтобы оно не пошло прахом.

Кусок хлеба оказывался дороже золота.

Андрея жестоко уязвляло хитрое, жадное лицо крестьянина, его зажатый на куске хлеба кулак.

- Вернусь в Питер, поговорю, - мечтал Андрей.

По дороге встретил комиссара. Хмурое жирное лицо разлезлось и Андрею почудился самогонный дух.

Надо было собираться обратно.