Чинара   ::   Подсвиров Иван Григорьевич

Между тем лицо у матери становилось чужим, вдохновенно-далеким. Климиха опять залюбовалась платком, по-детски ясно улыбнулась и заговорщически подмигнула:

- Красное по черным точечкам! Схороним его.

- Мам... - цепенея от мелькнувшей догадки, одними губами пошевелила Арина. - Это ж обыкновенный платок.

- Э! - Климиха многозначительно повела в воздухе указательным пальцем. - Ты сама ему цены не знаешь.

А я по нитке вижу. Нитка-то дорогая.

Арина не знала, как ей вести себя, звать ли соседей или молча, не двигаясь, дожидаться чего-то. Пока она скиталась по свету в поисках лучшей доли, мать успела состариться; постоянное одиночество подточило ее здоровье.

"Вот мне наказание за все!" - думала Арина.

- Схороним его, - твердила Климиха и почему-то оглядывалась на дверь.

Но тут она запнулась, как бы упустив нить речи, и долго молчала, уставившись себе под ноги. Затем подняла на Арину глаза, медленно поднесла ко лбу темную, в синих прожилках руку, что-то вспоминая.

- В висках шумит, - с недоумением проговорила она. - А ты все сидишь и слушаешь старую дуру.-Речь ее становилась трезвее, осмысленнее. - Я тебе много койчего наговорю, я теперь говорливая... А ты, Арина, одергивай меня. Околесицу начну нести, ты меня и одерни.

Стара, забываюсь уже... А за платок спасибо. Буду носить его по праздникам, девкам на загляденье.

Арина с недоверием вслушивалась в ее переменившийся, разумный голос и все еще мало верила, что мать вновь при ясном уме и что внезапный приступ болезни схлынул.

- Что так глядишь на меня? - обиженно спросила Климиха. - Доживешь до моих лет - поймешь... Хоть бы о себе рассказала матери.

- Не знаю, что и рассказывать, - в растерянности отозвалась Арина. - И давно это у вас, мам?

- С головой? Лет пять уже.

Помолчали. Арина сняла с онемевших ног узкие лакированные туфли, сунула их под кровать.

- Такое, как нонче, редко у меня случается, - заговорила Климиха, повязываясь шелковым платком. - Только когда дюже перенервничаю. А вот с памятью прямо беда. - Она скорбно вздохнула и скрестила на коленях крупные руки. - Прохудилась память, все забываю. В гости к соседке потепаю, на одной ноге опорок, на другой сапог. А то кофту у кого-нибудь забуду. Ищу ее, треклятую, ищу, пока добрые люди не принесут. Вот до чего дожила... Иной раз, веришь, Аринка, пообедать забываю.

Засосет в животе, тошнотой проймет, аж тогда вспомню, что целый день колготюсь не емши. А бывает, встрену куму Апроську, да и забуду, как звать ее. Оно вроде пустяк, что выветрилось из головы. А мне обязательно нужно вспомнить. Стою толкую с кумой, а сама все думаю:

ну как ее звать, лахудру? Одно мучение, Аринка, не дай бог никому.

- Вы, мам, поменьше думайте, - сказала Арина. - Поживите спокойно.

- Да мне и кума говорит: чего, мол, зря убиваться?

Ну забыла что, и шут с ним, само когда-нибудь на ум придет. Я бы и рада не вспоминать, да не могу... Моченьки нету.

К вечеру начали собираться гости. К их приходу Арина успокоилась, нарядилась в черное, до колен, платье, плотно облегавшее ее фигуру, на грудь накинула в два ряда янтарное ожерелье с застывшими мушками в прозрачных камешках. За плечи выпустила две тяжелые косы. И сидела за столом строгая и красивая, будто нездешняя.

Первой явилась давняя Аринина подружка, востроглазая Машутка Кулачкина - по девичьей фамилии. В мужских шароварах, в синей застиранной куртке, она вкатилась в хату, принеся с собой запах бензина. Машутка было намеревалась сразу пуститься к столу, но, увидев Арину в платье с глубоким вырезом на груди, неожиданно для себя замешкалась, застряла в дверях.

- Ты, Аринушка? - Голос у нее осекся. - Ой, какая нарядная, даже страшно!.. А я прямо с "Беларуса" к тебе, Побежать переодеться, что ль?..