Читатель   ::   Горький Максим

и снова он засмеялся своим едким смехом: - Хе, хе, хе!

- Однако к чему вы говорите всё это? - спросил я, делая вид, будто его смех не задевает меня.

- А как вы думаете?

- Откровенно говоря... - начал я, придумывая колкость, и замолчал. Что значит говорить откровенно? Этот человек неглуп, он должен знать, как тесны границы человеческой откровенности и как стойко охраняет их самолюбие. Взглянув в лицо моего спутника, я почувствовал себя глубоко уязвлённым его улыбкой, - в ней было столько иронии и презрения! Я чувствовал, что начинаю бояться чего-то, боязнь эта понуждает меня уйти от него.

- До свидания! - сухо сказал я, приподнимая шляпу.

- Почему? - тихо воскликнул он.

- Я не люблю шуток, когда в них нет чувства меры.

- И - уходите?.. Дело ваше... но, знаете, если вы теперь уйдёте от меня, мы уже никогда не встретимся.

Слово "никогда" он подчеркнул, и оно прозвучало в ушах моих, как удар похоронного колокола. Я ненавижу это слово и боюсь его: оно всегда представляется мне тяжёлым и холодным, чем-то вроде молота, предназначенного судьбой для того, чтобы раздроблять надежды людей. Это слово остановило меня.

- Что вам нужно? - с тоской и злобой спросил я.

- Сядем здесь, - снова усмехаясь, произнёс он и, крепко взяв меня за руку, потянул её вниз.

В этот момент мы с ним были в аллее городского сада, среди неподвижных, обледенелых ветвей акации и сирени. Освещённые луной, они висели в воздухе над головой моей, и мне казалось, эти покрытые льдом и инеем жёсткие ветви проникают мне в грудь, касаются сердца.

Недоумевающий, озадаченный выходкой моего спутника, я смотрел на него и молчал.

"Это больной", - подумал я, желая ободрить себя и объяснить себе его действия. Но он как-то угадал мою мысль.

- Ты думаешь, что я ненормален? Оставь это. Это такая дрянная и вредная мысль! Прикрываясь ею, как часто мы отказываемся от понимания человека только потому, что он оригинальнее нас, и как стойко эта мысль поддерживает и осложняет печальную небрежность наших отношений друг к другу!

- О, да!.. - сказал я, всё сильнее ощущая в себе смущение пред этим человеком. - Но, извините, я пойду... Мне пора уже...

- Ступай, - сказал он, пожав плечами. - Иди... но знай, что ты спешишь потерять себя... - Он выпустил мою руку из своей, и я пошёл прочь от него.

Он остался в саду на горе, спускавшейся к Волге, на горе, покрытой белой пеленой снега, перерезанной тёмными лентами тропинок. Пред ним открывался широкий вид на безмолвную, унылую равнину за рекой. Этот человек остался в саду, сел на одну из скамеек и стал смотреть в пустынную даль, а я шёл вдоль по аллее и чувствовал, что не уйду от него, но всё-таки шёл. Шёл я и думал: "Следует мне идти тихо или быстро для того, чтоб показать ему, - человеку, что сидел там, сзади меня, - как мало он для меня значит?"

Вот он тихо насвистывает что-то знакомое... Я знаю, что это смешная и грустная песня о слепом, который взял на себя роль вожака слепых. "Зачем он именно её насвистывает?" - подумал я.

И тут я понял, что с той минуты, как я встретился с этим маленьким человечком, я вступил в тёмный круг ощущений исключительных и странных. Недавнее, ровное и довольное настроение моего духа облеклось в туман ожидания чего-то важного и тяжёлого.

"Как же ты будешь вожаком,

Если с дорогой незнаком?"

- вспоминал я слова песни, которую насвистывал тот человек.

Я обернулся и посмотрел на него. Облокотясь одной рукой о колено и положив голову на ладонь, он смотрел на меня, свистал, и его чёрные усы шевелились на лице, освещённом луной. Я решил вернуться назад, движимый каким-то роковым чувством. Быстро подошёл я к нему, сел рядом и сказал ему, не волнуясь, но горячо:

- Послушайте, будем говорить просто...

- Это необходимо для людей, - кивнул он головой.