Дни и ночи   ::   Синуэ Жильбер

Все как один утверждали, что несчастное хвойное дерево не приживется на новом месте. Сегодня же араукария и не думала погибать, за три года она вымахала до пятнадцати метров. Вероятно, это окончательно убедило Рикардо в том, что деньги, оставленные ему отцом в наследство, дают удивительную власть.

Он машинально провел ладонью по лбу, размышляя, есть ли еще силы у заполоненной реки течь там, в лимане.

Вообще-то лучше бы уехать на несколько дней в свой дом на берегу океана, в Мар-дель-Плата, подальше от угнетающей влажной духоты и скуки. Увы, невозможно. Предстоят деловые встречи. В перспективе — подписание выгодной сделки. Пятьсот тысяч долларов обломится ему, если все пройдет как задумано. А все так и должно пройти. В конце концов, когда, в какой момент жизни удача изменила ему? Он всегда был везунчиком. Интересно, почему древние представляли фортуну в виде женщины с повязкой на глазах и с рогом изобилия в руке? Удача не должна быть слепой, раз уж она пристрастна и отдается добровольно. Почти безотчетно он прошептал:

Vinieron de Italia, tenian veinte anos

Con un bagayito por toda fortuna…

В продолжении говорилось о кучке эмигрантов, уехавших из Италии в Аргентину в двадцатилетнем возрасте. Они не уставали повторять: «Hacerse America» 1 . Разве не обещали им, что на этом континенте полно золота? Не поэтому ли они окрестили одну из своих рек Рио-де-ла-Плата — река Богатства? Вместо денег большинство из этих пионеров нашли нищету и одиночество. День за днем их надежды увязали в голой земле, без деревца, без камушка, в пампасах. Эту страну действительно ожидало прекрасное будущее, недра ее оказались чрезвычайно богатыми, но все это будет позже. Пионерам не повезло только потому, что они оказались первыми. Но в любом случае эта песня была не о Рикардо, и если уж ему случалось напевать ее, то больше для того, чтобы отвести рок.

— Ты поешь?

— Извини, я задумался.

Женщина нервным жестом раздавила сигарету в первой попавшейся пепельнице.

— По всей видимости, тебя, кажется, не очень-то тронуло то, что я только что сказала.

Сразу он не ответил. Ему вспомнилось, что этот самый кошмар его преследовал уже несколько ночей. Поневоле вообразишь себе бог знает какую болезнь!

Рикардо небрежно махнул рукой:

— Послушай, Флора, не будем говорить об этом. Я уже все забыл.

— Ты считаешь, что говорить на незнакомом языке голосом неизвестного человека вполне нормально? — Она в раздражении возвела глаза к небу. — Какое-то безумство!

— Согласен. Может, я и бормотал что-то такое. Но многие люди ворчат во сне, невнятно говорят, несут околесицу…

— Не своим голосом? Голосом… — Флора помешкала, прежде чем продолжить: — Замогильным, загробным!

— Замогильным!.. Миленькая, тебе не кажется, что ты немножко преувеличиваешь?

Вакаресса потянул ее за рукав в спальню:

— Пошли. Еще нет и пяти. А мне надо бы немного поспать перед дорогой.

— Ты уезжаешь?

— У меня важная встреча. Намечается неплохое дельце.

— Когда вернешься?

— Дней через четыре-пять.

— Но мы приглашены на ужин к Женаро на завтра.

— Очень жаль. Придется пойти без меня.

— Рикардо, любимый, нехорошо так поступать. Ведь это уже не первый раз…

Приблизившись, он нежно обнял ее:

— Не сердись. Дело-то важное. И скрылся в спальне.

Оставшись одна, Флора прилегла на канапе с узорчатыми подушками.

Какого черта продолжала она ходить к этому мужчине? Она, Мендоса! Подумать только, она отдала ему девственность и согласилась выйти замуж! Она была молода — всего-то двадцать семь — и красива. Стоило посмотреть, как мужчины глазели, когда она проходила мимо. Да и богата она была, не беднее Рикардо. Кроме того, никто больше не мог похвастаться таким происхождением: среди ее предков был известный Педро Мендоса, основатель Сент-Мари-дю-Бон-Эр, Буэнос-Айреса.