Ганнибалы (глава из романа)   ::   Тынянов Юрий

То же говорили и шангалла, три черных раба, лично принадлежавшие бахарнегашу.

Вместе с вельможами они скучали о прошедшем времени. Разве такой был тедж? Он стал, как вода. Почему он стал, как вода, и для того, чтобы опьянеть, нужно выпить три полных тыквы теджа? Потому что мед стал негодный, пчелы не роятся. Они не роятся потому, что им ульи не нравятся. Ульи плохи: помет, из которого строят ульи, - бедный помет. Это потому, что скот тощает.

* Печатается с незначительными сокращениями. Публикация Н. Л. Степанова.

Почему скот тощает?

Потому что гиены стали часто красть детей, гиены, которые теперь расплодились в скалах, у Мареба; потому, что ушла из Мареба рыба. Другие говорили: потому что бахарнегаш стар, он уже не может обернуть девушку, как бывало, у него нет такого дыхания; потому что новый священник не так хорошо пляшет перед богом Ияссу, которого когда-то прибили к палкам гвоздями там, на севере, неподалеку, в Палестине, евреи. Третьи говорили: это верно, священник никуда не годится, это не православный священник, это дерево - он стоит как молочай, как канделябровое дерево, подняв кверху руки, и монастыри, которые столько собирают черного и белого тефа, ячменя, машелы с крестьян, что благородным людям скоро нечем будет пользоваться, нечего есть, - монастыри плохо молятся Ияссу. Они едят там, пьют там, под своими плоскими крышами, ворочают своих монахинь и лениво молятся Ияссу; и может быть, виноваты турки из Массовы.

Когда-то этого не было.

Вспоминали, как в молодости было отпраздновано внесение нового ангареба в дом бахарнегаша, ангареба - кровати. Все спят на шкурах, или на сене, или на циновках, поджав ноги, но бахарнегаш Исаак был смолоду роскошен и честолюбив, он пожелал покоиться на ангаребе, вытянув ноги. И вот внесли четыре раба-шангалла кровать-ангареб. Православный священник святил ее. Она была, как корабль, на котором предстояло плыть со всеми тридцатью женами. Куда? В блаженство. Священник плясал, потом плясали жены. Исаак же сам надел на торжество золотой обод, убранный стоячею львиной гривой, и сразу взобрался на кровать.

Он держал речь к воинам, которых много набралось в его дом и много стояло за домом. Он обращался к воинам, как полагалось вежливому и знатному человеку, - в третьем лице:

- Воины, сейчас они будут есть брондо и закусят сметаной с перцем. Им будет предложен лучший мед в надлежащем количестве, и даже больше, чем нужно.

И воины смеялись.

- Они будут курить лучшие смолы, потом азмари будет им петь песни. Я, бахарнегаш города Логона, обращаюсь к ним: ах, мне сегодня совсем не хочется есть и пить, я болен от печали.

Он съел два больших ломтя красной говядины, брондо, обильно посыпая ее перцем.

- Ах, почему мне не хочется сегодня пить? Совсем не хочется. Пусть они скажут, почему я сегодня не пью?

Он выпил полный рог маисовой водки

- Потому что, несмотря на сегодняшний торжественный день, я болен от печали. Печаль ест мое сердце, как они едят это приготовленное для них брондо.

Воины ели брондо.

- Вот я стал бахарнегашем в городе Логоне, - сказал Исаак, - но что мне от того? Клянусь девой Марией, я не сам сижу в этом хидмо на моей превосходнейшей кровати, надо мной сидит рас Тигрэ, я ему плачу дани слезами, ячменем и бербером, а над расом Тигрэ сидит негус негешти, царь царей.

Клянусь Иохананом-предтечей, есть и у меня рабы; и пусть воины свидетельствуют, сколько в Логоне копий. Пусть они подумают об этом!

Столько старых обид вспомнил бахарнегаш в день внесения кровати-ангареба! Воины плясали и усмехались.