Гаранфил   ::   Ахмедова Азиза

Важно сплевывая вязкую, горькую от курева слюну, все жаловался на своего инструктора: "психованный старик". "Старику" было тридцать лет, он приходился Музафару дальним родственником; собственно, он и пристроил мальчишку в транспортную контору.

- Я уже и сам могу за рулем - не дает. Рано, говорит. Это все мать, бегает, просит - "побереги сына". Женщина, она и есть женщина, ей разве объяснишь... Скорей бы отец вернулся, вот тогда...

Остряк и задира Мурсал, посмеиваясь, читал ругательные стихи про Гитлера, которые сам сочинял, - один раз его даже в заводской многотиражке напечатали, и захватанная эта газета обошла все дворы их улочки. Мурсал даже про Гаранфил сочинял стихи.

Гаранфил, эй, Гаранфил!

На всю жизнь тебя полюбил,

Пусть никто тебе не мил,

Моей будешь, Гаранфил,

Мурсалу очень хотелось послать ей эти стихи по почте, да все не решался; вдруг обидится, матери своей скажет, так его матери ругаться придет. Вся улица узнает, засмеют. Нет, он уж лучше подождет. Кончится война, придет отец, вот тогда...

Все, что не договаривали ребята, многозначительно и туманно ссылаясь на "потом, когда вернется отец", было связано с Гаранфил.

В те годы рано взрослели мальчишки. Все, кто носил папаху и имел силу в руках, ушли на фронт. Уже и старшим сыновьям стали приходить повестки из военкомата. Тяжкая ноша легла на плечи женщин и подростков. Матери уходили из дому на рассвете, возвращались затемно. Женщины водили трамваи, начиняли снаряды, стояли у станков... Могильщиков и тех не осталось на кладбищах это тоже делали женщины, с трудом долбили лопатами и ломами скалистый грунт, хоронили умерших.

Женщины и подростки.

Недоедали, недосыпали... Терпели. Никто не жаловался. Рядом с матерями мужали мальчишки, забыв про брошенные голубятни, футбольные мячи, учебники. Гордились, получая не иждивенческую, а рабочую карточку на хлеб, учились с достоинством, как это делали отцы, выкладывать перед матерью зарплату, курить и сквернословить по-взрослому, покрикивать на младших, привыкали спать стоя в трамваях, терпеть голод и холод, не хныкать от содранных в кровь ладоней. И уже совсем не по-детски смотрели на соседских ровесниц.

Но светом в глазах, тайной мукой и радостью, мечтой и надеждой была красавица Гаранфил.

И вдруг - Гаранфил выходит замуж!

Растерянной стаей галдели под деревом мальчишки.

"Не может быть!"

"Кто сказал?!"

"Откуда взялся жених? Ни один мужчина не переступал калитки дома Гаранфил!"

"Ну, тихоня! Ну, скромница! Только-только девятый класс закончила!"

Вечером стало слышно, как то тут, то там хлопают калитки; несмотря на усталость, со двора во двор сновали женщины, пытаясь выведать подробности. Сурово поджав губы, осуждающе переглядывались старухи. "Ай, аман1, какая свадьба? Война идет. Как могла такое Бильгеис? И жениха никто не видел!"

И тут вездесущая Сария вспомнила. Был, оказывается, такой день: незнакомый мужчина с большим букетом цветов как-то прошелся по их улице, разглядывая номера домов. С ним еще женщина пожилая была. Постояли, постояли перед домом Бильгеис и вошли в калитку. Представляете? Без стука вошел, как хозяин. И калитка, странно, оказалась незапертой...

- Клянусь хлебом, собственными ушами слышала голос Бильгеис. Добро пожаловать, сказала. Дорогим гостем будете, сказала. Чтоб мне не сойти с этого места! - Рассказывая, Сария то и дело помаргивала маленькими бесцветными, лихорадочно блестевшими глазами. - Он это, он. Кому еще быть?

- Молодой? Красивый? Как одет был?

Сария всплеснула сухонькими руками:

- Не приведи аллах, просто урод! Рыжий, страшный. В отцы годится Гаранфил.