Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы)   ::   Солоухин Владимир Алексеевич

Половину сейчас, за завтраком, выпьет, а другую половину пробочкой заткнет и в карман.

– А какая же, Мария Федоровна, была ваша третья ступень? Снова меняли свою стратегию?

– Неуж. Если ты, говорю, не хочешь со своей женой дома сидеть, то я с тобой буду ездить на эту твою… рыбалку. А чтобы каждое воскресенье поврозь – того не допущу… Ну и что же, съездили мы три воскресенья, на четвертое он, смотрю, не собирается. В кино, говорит, сходим, Иван Ивановича в гости позовем, в шашки давно не играли. Ну и ладно, думаю, не поедем. А червячок так и сосет, так и сосет. Спать легли – спать не могу. Степан, говорю ему, Степан, а может, съездим хоть на полденька, опустим мормышку. Погода тихая, теплая, обязательно будет клев. Ну, хоть недалеко, хоть в Хлебникове или хоть в Водники.

– Спи, – говорит, – старуха, сказал – не хочу, да и мотыля нет.

– Что ты, Степан, мотыля я уж с четверга запасла. Крупный такой, что твои спички. Живой. Я уж его и крахмальцем пересыпала… Так-то вот и кончилась вся моя стратегия.

Мой друг и земляк, а в будущем учитель по этой части, Саша Косицын, как и каждый человек, родившийся на нашей маленькой Ворше, тоже сначала и представить не мог, чтобы зимой можно было ловить рыбу удочкой.

Когда приехал он учиться на высшие офицерские курсы, расположенные на берегу большого подмосковного озера, то, конечно, из окна каждый день видел заснеженную ровную скатерть озерного льда, окаймленную ровными зимними кустиками. Так было в будние дни.

– В воскресенье посмотрел я в окно, – рассказывает Саша, – и сильно удивился: зачем на озеро навозили навозу? Этакие ровные черные кучки. Точь-в-точь как у нас на полях. Посмотрел через час – прибавилось. Столько появилось черных кучек, что хватило бы на удобрение целому колхозу. Но зачем они оказались на льду? Взял лыжи, поехал на озеро, посмотреть. Подъезжаю ближе к первым черным кучкам и глазам не верю: вроде бы люди. Подъезжаю еще ближе, так и есть – старичок. Прорубочка возле него (тогда еще не знал, что это называется лункой). В прорубочку он опустил некую мудреную снасть, сидит. А возле него, на снегу, скрючившись от мороза, закоченевшие окуньки, окуньки, окуньки.

Но это, конечно, нельзя считать крещением Саши. Крещение он получил впоследствии, на Плещеевом озере, в солнечный мартовский день (в конце марта), когда на льду собирается уж талая вода и можно снимать шубу и даже загорать.

В конце марта, придя в понедельник в какое-либо московское учреждение (например, в министерство), вы сразу можете определить, кто вчера был на льду. Лица у этих людей горят пунцовым, свежим загаром.

Однажды я был на приеме у довольно высокопоставленного лица. Дело у меня к нему было очень самолюбивое, и я никак не мог сразу выйти на прямую линию разговора. Пока начальник разговаривал по телефону, я немного успокоился и даже обратил внимание на то, что лицо у него так и горит, так и пылает.

– Ну, так в чем же ваше дело? – сухо спросил он, положив трубку и поднимая на меня свои, в общем-то не строгие, глаза.

– Дело я сейчас расскажу, но нельзя ли узнать, как вчера – удачно или нет?

Вопрос был рискованный, так сказать, игра ва-банк, потому что неизвестно все-таки доподлинно, что он делал вчера: может быть, играл в карты, может быть, ужинал с друзьями, может быть… мало ли что может быть.

– А у вас? – в свою очередь спросил меня начальник.

– Да про нас-то что говорить. Мы пустые не приезжаем. Килограммов восемь я привез.

– Не может быть! – и даже подпрыгнул мой собеседник. – А где? Где?

– В Конакове, конечно, на Григоровых островах.

– Черт возьми, а мы поехали в «запретку», знаете, там, за Завидовом, на Шошу и Ламу, одним словом, и, поверите ли, ни черта! Уж я и так, я и этак.