ИНГАНИ   ::   Можаев Борис Андреевич

Почему?

– Охота – дело любительское, – ответил я, – такому ремеслу в школе не научишь.

– А зачем в город наши дети идут? Мы их сами научим.

– А если они не хотят быть охотниками? Если они хотят стать врачами или инженерами? – спросил я. – Тогда что?

– Неправильно хотят, – невозмутимо ответил Сусан. – Наши люди удэ – мало осталось. Дети пойдут в город – кто в тайге останется? Старики помрут. Где удэ тогда найдешь? Не будет удэ, все потеряются.

Я понимал, что он живет тревогой за свой древний люд. По городам и селам нашей необъятной страны разъезжаются дети этого маленького народа. И грустит и сердится старый Сусан! Затеряются они в огромных каменных кварталах городов… где тогда найдешь удэ?

Несколько минут убеждал я Сусана: я говорил ему о том, что удэ, как и все прочие, должны учиться, кто где захочет, что никуда они не потеряются, что в городах удэ живут и работают так же, как и все остальные, если только у человека есть профессия и если он не идет в город за легкой жизнью… Сусан терпеливо и смиренно выслушал мои пространные рассуждения и невозмутимо продолжал твердить свое:

– Неправильно делают. Наши удэ много человек институт окончили. Где они теперь? Кто знает. Я не пустил Ингани в город. Семь классов окончила дома – тоже хорошо. Охотник хороший будет, грамотный. Я сам школу окончил, когда мне тридцать лет было. Все пойдем в город – кто охотиться будет? Без охотников тоже нельзя. Откуда посылать их, из города, что ли? Зачем так делать?

– А что, Инга хорошо охотится?

– О-о, хорошо! – закивал он головой. – Одну зиму сто тридцать белок убила. Она точно бьет, понимаешь.

– Кем же она вам доводится, племянницей, что ли?

– Да. Отец на войне погибал, мать умерла.

– Что ж она в город решила уехать?

– Я не знай, – сердито ответил Суляндзига и умолк.

Он опять вынул свой расшитый кисет, долго заново набивал трубочку, кряхтел и наконец заговорил сам с собой:

– Плохой парень Илья… Из армии пришел – ничего делать не хочет. Месяц живет на реке. Работа у нас нехорошая? В город захотел. Чего умеет делать? Кости на счетах туда-сюда бросать… Разве это мужская работа! Стыдно! Инга молодая, глупая… Куда за ним идет?

Вдруг под плотом раздался слабый скрежет пробковой коры о камень, ходуном заходили связанные тюки, и я почувствовал, как что-то словно поднимает нас из воды.

– Эй, шесты бери! – крикнул Сусан и бросился бежать по плоту, легко перепрыгивая через прогалы между секциями.

За разговорами мы не заметили, как нас вынесло на кривуне на галечную отмель. Плот, охватив косу, прочно прилип ко дну. Канчуга и Инга тоже взялись за шесты.

– Навались! – кричал Илья. – Р-раз, два, дружно!

Мы уперлись шестами в берег и навалились изо всей силы. Только Инга стояла, опустив в воду шест, и смотрела, как плот медленно сползал, оставляя взбученную, быстро уносимую течением полосу.

– Что же ты не отталкиваешь плот? – спросил ее Илья.

– Мое время не подошло, подождите… может, пожалеете. – Она загадочно подмигнула Илье и недобро усмехнулась.

На этот раз они уселись за ближним штабелем и заговорили так громко, что до меня отчетливо долетало каждое слово.

– Последний раз тебя прошу – одумайся, – говорила Инга, и в ее голосе вместе с просьбой слышалось отчаяние.

– Ах ты, чудной человек! Как же ты не можешь понять, что мне в этом селе делать нечего? И потом, скукота… А я – человек, привык к обхождению: в краевом городе служил, на центральных складах МВД. Это не просто армия, а министерство: там не маршировать – головой работать надо! Одного кино – каждый день по картине ставили для нас. А по субботам духовой оркестр играет… А здесь что? Изюбры одни трубят.