Ирунчик   ::   Залыгин Сергей

Доктор Хомин был человеком высоким и сутулым, с седыми космами и неухоженной бородкой, с выступающими из впалых щек скулами, но вся эта ничем не примечательная внешность почему-то говорила: Хомин доктор. И еще раз доктор.

Так или иначе, Несмеяновой удалось успокоить коллег, доктора Хомина прежде всего. Правда, он еще сказал:

И что это больная Голубятникова от нас требует? Без конца требует? Или хочет перевестись в правительственную больницу?

Она просит переменить ей бинты. А бинтов нет, еще раз всхлипну ла Колосова-Ирунчик, но всхлипнула как бы в заключение, сняла вопрос.

Доктор Хомин зевнул раз, другой, третий и сказал:

Ладно. Расходитесь. Может, куда-нибудь пойдете, где молодым бабам хорошо платят?

Никуда мы не пойдем, молодые и не очень, сказала Несмеянова. Никуда! Потому что мы все вас очень любим.

Врачи и сестры ушли, Хомин положил голову на стол и захрапел.

Только Хомин уснул случилось ЧП: украли две совершенно новых простыни. Из тех, что Хомин на днях лично вытребовал на складе. Виновной оказалась сестричка Молина молоденькая, неопытная, она на свой рабочий столик в коридоре положила эти простыни, а тут кто-то срочно вызвал ее в палату. Вернулась минут через пятнадцать простыней на столике нет, пусто.

Она, конечно, плакать. А что толку? Ничего из ряда вон выходящего, в больнице воровали все кусочки вонючего хозяйственного мыла из умывальника, чашки, ложки, тарелки. Выписываясь, больной норовил унести наволочку или полотенце. Воры по сути своей, они уже давно не считались ворами, а были как все и все одинаково отвечали на упреки: "А что такого? Начальники не воруют, что ли? Миллиардами! А тут подумаешь наволочка! Почему им там можно, а нам здесь нельзя?"

Хомина по этому случаю будить не стали, постеснялись. Вот уж, думали, проснется, тогда и скажем. Может быть, даже и не сегодня завтра скажем. Впрочем, завтра тоже не хотелось бы: Хомину предстояли еще две тяжелые операции.

* * *

В седьмой палате лежал Попов среднего возраста человек, с проломом черепа.

Врачи и все та же Несмеянова так и не могли от него добиться, кто и чем проломил ему голову. Попов отвечал:

По пьянке, должно быть.

Ирунчик относилась к Попову настороженно: вот она позволила себе психануть на пятиминутке, а Попов, казалось ей, из психования не выходил. Он лежал молча, громко вздыхая, а если начинал говорить, то ни к кому конкретно не обращаясь:

Сволочное государство!

Всех перерезать в самый раз!

Пропади все пропадом. Чем скорее, тем лучше!

И дальше, дальше в том же духе и с тем же остервенением. Притом он все время сильно икал.

Ирунчик не удивилась бы, если бы Попов оказался психически больным. Ей казалось, что и доктор Хомин думает о том же. Он подсаживался к Попову и пытался завести с ним разговор на какую-нибудь тему о том, например, где и чем тот занимался, пока был здоров. Больные любили, когда кто-то интересовался их жизнью, Попов, однако, на все вопросы талдычил свое:

Сволочное государство!

А однажды вышел на середину палаты, на свободный от кроватей пятачок, и начал такую речь:

Народ ик! Мы сколько еще ик! будем терпеть? Над нами издеваются, как над скотинами, день и ночь, а мы ик! молчим и молчим! Айда все на городскую администрацию. Ик! Выйдем, провозгласим, и к нам присоединятся массы, и мы пойдем и камня на камне не оставим все порушим, всех перебьем! Ик! Займем ихние места! Я лично во весь голос объявляю себя президентом! Да здравствует искра ик! Бросим искру, а из нее обязательно возгорится пламя на всю Россию. И пойдет пожар, и пойдет, а я ик! как президент клянусь перед народом вести дело честно и правильно. Вперед с красными знаменами! Ик! Все след в след за новым президентом.