Ёся   ::   Ольшевский Рудольф

Пальнет из двустволки и воображает себе, что это он лупит из крейсера "Аврора" по улицам Петрограда. "Что тебе снится, крейсер "Аврора"? -- доносилось из йосиного транзистора, с которым он не разлучался.

-- Йося, вы что, в тюрьме сидели? -- показывали мы на наколку.

-- Боже сохрани. -- Отвечал он. -- Это я сам нарисовал. Сугубо из патриотизма.

Йося был политический умалишенный, мы уже знали, что когда-то он закончил школу живописи и рисовал портреты.

-- Кого же вы рисовали?

-- Кого? Эту сволочь. Этого английского шпиона Фельдмана.

-- Так зачем же вы его рисовали, если знали, что он шпион?

-- Я знал? Он сам тогда этого не знал. Он тогда был председателем одесского ЧК. Как я мог ему отказать, если его именем даже назвали Приморский бульвар. Вот подхалимы. Небось в Лондоне, возле Темзы нет бульвара имени Фельдмана, хотя он был ихним шпионом. А у нас перед праздниками -- раз, и нати вам, бульвар имени Фельдмана. Даже Троцкий не решился на такое. Нет в Ленинграде бульвара имени проститутки Троцкого. А притворяться порядочным как умел, собака. Это ж надо такое, первым человеком в Одессе считался. Прокрался. Рисую я его как-то, а как раз в это время вождь мирового пролетариата умер. И заходит в кабинет председателя его заместитель, тоже порядочной сволочью был, перед войной оказалось, что он немецкий шпион, холера ему в бок. Так вот заходит он и говорит:

-- Держись за стул, Фельдман. Сейчас я тебе такое скажу. Ленин умер.

-- Не может быть. Что ты говоришь? Подожди. -- Останавливает председатель своего зама. -- Иосиф Абрамович, -- это уже он мне, -- рисуйте меня быстро. Успейте нарисовать , как можно больше лица -- сейчас на нем будет много трагедии.

-- Йося, а где этот портрет сейчас?

-- Разве только этот? Я нарисовал столько начальников губкомов и комбедов, что можно было открывать музэй революции. Был у них вкус на мои портреты. Я бы уже давно сделался народным художником, если бы они в конце концов не оказывались врагами этого же народа. Иди знай заранее, кого ты рисуешь? Я вроде изображаю Советскую власть, а она потом становится или шпионом, или троцкистом, или космополитом. В общим, бросил я это грязное дело и превратился из гнилой творческой интеллигенции в пролетариат. Перешел в маляры. Со стенами иметь дело лучше. У них, хоть и говорят, будто есть уши, но зато нету ртов. Да здравствует диктатура пролетариата. Хотя и здесь случается, что появляется паршивая овца. Что вы думаете, один мой знакомый мастер не оказался сионистом? Еще как оказался! Трафарет делал из цветочков. Так в каждом лютике зашифровал семь лепестков. Ты понимаешь на что он намекал?

-- Нет! -- откровенно признался я.

-- Какой ты бестолковый. Слушай сюда. Семь -- это сионистский знак. Семисвечие у них, как у нас серп и молот. К счастью в нашем строительном тресте сторож догадался, что означают эти лепестки. Молодец. Его за это старшим сторожем сделали.

-- Йося, не валяй дурака. Семь -- это наше русское число. Семеро, понимаешь ли, одного не ждут. Семь раз отмерь... Семь пядей во лбу.

-- Все эти поговорки придумали евреи. Они подделываются, чтобы проникнуть. Мы проникаем повсюду.

-- Он посмотрел на меня. -- Посмотри, даже мы с тобой евреи. Ну, мы с тобой не в счет. А эти сионисты затаились везде и ждут момента, чтобы совершить переворот.

-- Через голову? -- спрашиваю я и кручу сальто.

-- Смейся, смейся. А мне не до смеха, когда я читаю за сионизм.

-- Йося, брось заниматься сионизмом. Найди себе девочку. -- Сказал наш тренер дядя Сева, который, казалось, спал на песке и ничего не слышал.

-- Сева, вы русский человек. Неужели вы не замечаете, что вас спаиваем мы, евреи? Я же видел, как к вам на прошлой неделе заходил с поллитрой ваш друг Вассерман.

-- Ну и что? Во-первых, его фамилия Кузнецов.

-- Это по матери.