Как вырвать киту коренной зуб   ::   Поледнякова Мария

Вашек тоже смотрел на маму. Заметив, что руки ее замерли, в душе порадовался, что не зря отказался от похода на сегодняшний хоккей.

Потом Анна раздельно произнесла:

– А почему он должен мне понравиться?

Вашек хорошо запомнил, что сказала ему мама где-то в конце летних каникул, он был уверен, что она страшно удивится. И пустил в ход свой главный козырь:

– ПОТОМУ ЧТО ОН НЕЖЕНАТЫЙ!

Мама действительно очень удивилась, но совсем не так, как хотелось бы Вашеку.

– Тогда послушай, что я скажу тебе, – проговорила она, выделяя каждое слово. – Собаку эту немедленно верни. А о том, чтобы я вышла замуж, забудь.



2

Что можно наверняка сказать о себе, если нам уже стукнуло двадцать восемь? Пожалуй, то, что совпадает с анкетными данными: родились там-то и тогда, столько-то имеем детей и такого-то возраста, ходим на такую-то работу. И у большинства из нас уже сложилось убеждение, будто о самих себе, да и о жизни вообще мы знаем абсолютно все.

Но вот Анна – пусть ей и стукнуло двадцать восемь – увы, сомневалась, так ли уж хорошо разбирается она в мире, который окружает ее. Часто ей не хватало уверенности в себе, да и чувства собственного достоинства. Хоть девять лет имя ее не сходило с театральных афиш и, согласно тем же анкетным данным, она не меняла места работы, но всякий раз ее охватывало волнение, будто она выходит на театральные подмостки впервые. Часа полтора до начала каждого представления она обычно проводила в полумраке сцены. В грубо вязанных гетрах, надетых поверх черного трико, в клетчатых домашних туфлях она репетировала прямо на сцене. Раз-другой коллеги спросили ее, почему она не репетирует в зале. Анна только рукой махнула – да и нужно ли объяснять? Просто ей нравилось прислоняться к декорациям, в ней жила какая-то внутренняя потребность находиться именно здесь, внизу. Что в этом странного? Так она создавала себе атмосферу душевного уединения. Его не нарушали рабочие сцены, которые устанавливали декорации, натягивали тюлевые занавеси и с помощью зеркала создавали эффект пространства залы во дворце Капулетти, она не слышала флейтиста, который проигрывал сложные пассажи из Прокофьева, готовясь в сегодняшнем спектакле заменить заболевшего коллегу. Анна никогда не заставляла себя думать о своей Джульетте. За пять лет, что балет был в репертуаре театра, она уже поняла: все придет само, стоит ей услышать первые звуки увертюры. И старалась лишь об одном – не думать о Вашеке. Рой мыслей вился вокруг текущих забот: завтра нужно починить газовую колонку – с горячей водой в кухне совсем беда, – в пятницу у матери день рождения и надо бы еще не позабыть купить цветы на могилу отца.

Внезапно перед глазами вставала старая деревенская веранда, где запах мастики и душистого табака смешивался с горьким ароматом отцветающих флоксов, который поднимался сюда через большие открытые окна со двора. Сквозь застекленную стену было видно пространство внизу: посредине деревянные корыта, полные красных опавших яблок, в углу дровяник, возле него наполовину пустой крольчатник, росли там еще два куста смородины. Голос звонка над дверью утихал лишь к вечеру: дедушка закрывал магазин. Когда темнело, он зажигал на веранде старую лампу и захлопывал окна, чтобы не налетела мошкара. В длинном холодном коридоре стояли сложенные в ряд большие стекла, а на полу запотевшее стеклянное блюдо с тушеными яблоками и брусникой и горкой взбитых сливок. Запахи нашего детства часто напоминают нам о том, чего мы уже давно не можем позволить себе.

– Аничка, пора, – услышала она голос костюмерши.