Кровесмешение   ::   Ярмолинец Вадим

Открытие нового слова -- с разверзшимся за ним смыслом и его прямой причастностью к этому смыслу -- было не менее волнующим, чем совсем недавно пережитые открытия анатомического и физиологического свойства. Всего за несколько недель он узнал из разных источников такие слова как: клитор, девственная плева, гандон, жид (с производным -- жидок), выблядок, суржик, сучка, хозер и хозерына. Часть этих слов относилась непосредственно к нему.

Впечатление было такое, что после того праздничного застолья, которое завершилось часа в три ночи страшными звуками, которые подводник издавал через кухонное окно, он уже только опохмелялся, так ни разу и не протрезвев. Потом, помимо упомянутой с межнациональными отношениями, возникла новая проблема. Выяснилось, например, что военный моряк, мочась, не попадает в унитаз, но и попав, не пользуется сливным устройством. Может быть, он спьяну забывал, а может, делал это из чувства той же национальной нетерпимости, которое не оставляло его, сколько бы он ни пил. Возвращаясь с работы, Валентина исправно все убирала, но работала она до восьми вечера, и потому Кишиневские пользоваться туалетом до прихода Валентины не могли. Иногда они не могли и позже, если, например, Валентина, которая тихо метила в старшие продавцы, а то и в завмаги, оставалась на политчас или профсобрание.

-- Взять бы и рожей его пьяной в эту лужу макнуть, -- негромко кипятился Александр Мойсеевич, на что Ольга Николаевна устало отвечала:

-- Ради Бога, Шурик, если ты не можешь терпеть, сходи в дворовой туалет, там сейчас лампочки повесили.

-- Придушил бы гадину такую, да жинку его жалко с дочкой...

В книгах, которыми так упивался Ленчик, эти ненависть и страх давно получили бы эффектную развязку с репликой переполненного негодованием благородного флибустьера, типа: "Еще одно слово и я прострелю вам голову, как хищному зверю, на которого вы похожи!" Но в жизни эскалация конфликта шла медленнее некуда, пока кое-как все же добралась до ключевого разговора:

-- Вася, может можно слить за собой свое дерьмо?

-- С каких это пор жидки меня учить будут?

-- Что ты сказал?!

-- А то, что слышал!

-- Да я тебя в порошок сотру!

И вот уже после толкотни и бестолкового махания руками Александр Мойсеевич ползает на коленях по полу и на ощупь ищет слетевшие от удара очки, а из комнаты подводника несется энергичный телеголос народного артиста СССР Николая Озерова: "Михалев пасует Яковлеву. Яковлев продвигается к воротам "Динамо". Пас Кириченко, Кириченко в штрафной площадке. Удар! Аут! Ай-яй-яй-яй! Так подвести команду!"

-- Ай-яй-яй, -- подвывает подводник. -- Ну, что ты будешь делать!

-- Шурик, зачем ты с ним связываешься, зачем? -- говорит Ольга Николаевна, прикладывая к разбитой губе мужа мокрое вафельное полотенце.

Война взрослых разбрасывает детей по разные стороны фронта. Но и не только сама война. Еще и испуг от того, куда зашли их отношения там, за занавеской, и как они теперь уложатся в отношения их родителей. Как их робкая любовь согласуется с неистовой родительской ненавистью друг к другу. Лена проводит большую часть дня у подруги, с которой готовится поступать в медицинское училище. Она иногда мелькает на кухне, в упор не замечая Ленчика и, хлопнув дверью, исчезает.

Конфликт обостряется при неожиданных обстоятельствах. Они с отцом играют в комнате в шахматы, а мать в кухне готовит обед. Дверь открыта, чтобы был сквознячок. Приторный аромат горячего компота из яблок и вишен наполняет комнату. "Я пошел конем. Где ты пошел конем? Вот." Они слышат, как хлопает входная дверь и в кухне появляется подводник. Отец останавливает руку над доской.

-- А-а, Оленька, -- говорит подводник сладким голосом. -- Куховаришь? А моя на субботнике.

-- Ну, ты же хочешь жену-начальницу, -- замечает Ольга Николаевна.

-- Так я же не к тому... А я это...