Лукреция   ::   Шекспир Уильям

Скрежещет в двери что-то там такое, И хищно в темноте визжит хорек, И трус не слышит под собою ног.

Все двери с неохотой уступают, А ветер в щелях воет перед ним И факел поминутно задувает, Тарквинию в лицо бросая дым И путь окутав облаком густым. Но в сердце тлеет жгучее желанье, Вновь разжигая факел от дыханья.

Лукреции перчатку на полу Он при неверном свете замечает И, с тростника схватив ее, иглу Под ноготь неожиданно вонзает... Игла как будто бы предупреждает: "Шутить со мной нельзя! Ступай назад! Здесь даже вещи честь ее хранят!"

Препятствия злодея не смущают, Им даже смысл он придает иной: Дверь, ветер и перчатку он считает Лишь испытаньем, посланным судьбой, Иль гирями, которые порой Ход стрелок тормозят на циферблате, Ведя минуты медленно к расплате.

"Ну что ж, - он мыслит, - эта цепь преград Как в дни весны последние морозы... Они сильней о радости твердят, И птицы звонче свищут в эти грозы. Борьба за клад всегда таит угрозы: Пираты, скалы, мели, ураган Все в океане встретит капитан".

Он к двери спальни медленно подходит, За нею скрыт блаженства рай земной... Он от задвижки взора не отводит Преграды между злом и красотой. Почти кощунствует безумец мой: Он начинает небесам молиться, Чтоб помогли они греху свершиться.

Но вдруг молитву дерзкую прервав (В которой он просил благие силы Ему помочь, блаженством увенчав, И чтобы все благополучно было), Опомнился: "Ну как ты глуп, мой милый! Твою мольбу отбросит небо прочь... Нет, не захочет мне оно помочь!

Любовь, Удача - будьте мне богами! Решимость закаляет волю мне... Ведь мысль, не подкрепленная делами, Мелькнув, растает дымкой в тишине. Так тает страха лед в любви огне... Луна зашла, туманы и затменья Позор мой скроют после наслажденья".

Рукой преступной он рванул замок И в дверь йогой ударил дерзновенно... Сова близка, голубки сон глубок, Предательством здесь пахнет и изменой! От змей мы удираем прочь мгновенно... Но спит она, и страх неведом ей, Безгрешной жертве яростных страстей.

И, крадучись, он в комнату вступает И видит белоснежную постель... Но занавес Лукрецию скрывает. Глаза горят - злодей приметил цель, А сердце, словно в нем бушует хмель, Дает рукам тотчас же приказанье: Снять облако, открыв луны сиянье.

Как огненное солнце иногда, Прорвав туман, нам взоры ослепляет, Так и его глаза, взглянув туда, Где высший свет властительно сияет, То жмурятся, то без конца мигают... Виной тут свет, а может быть, и стыд, Но взор еще ресницами прикрыт.

Томились бы глаза его в темнице. Тогда 6 они не причинили зла, Тогда бы с мужем счастьем насладиться Лукреция невинная могла... Но их в плену недолго держит мгла, И губит взгляд зловещий вожделенья И жизнь и счастье ей в одно мгновенье.

Румянец щек над белою рукой... Подушка тоже жаждет поцелуя. И, с двух сторон ее обняв собой, Она в тиши блаженствует, ликуя... Лукреция лежит, не протестуя; Как символ добродетели, она Во власть глазам бесстыдным отдана.

Как маргаритка на траве в апреле, Над пеленой зеленых покрывал Ее рука откинута с постели: Алмазный пот на белизне сверкал. Но свет в глазах у спящей не играл, И, как цветы, во тьме они дремали И утреннего солнца ожидали.

Сплелось с дыханьем золото волос, Так скромность с озорством в плутовке слиты... Ликует жизнь над пеленою слез, Хоть дымкой смерти жизни все обвиты... Но здесь, во сне, все это было скрыто, И здесь, друг к другу злобы не тая, И жизнь и смерть предстали как друзья.

Два полушария слоновой кости, Никем не покоренные миры, Не зная власти никакого гостя, Лишь мужу отдавали все дары... Тарквиний входит вновь в азарт игры: Теперь, как узурпатор разъяренный, Он свергнуть хочет властелина с трона.

Все наблюдая, примечая вмиг, Он вновь и вновь желаньем загорался...