Лунный камень   ::   Коллинз Уильям Уилки

Инспектор опять попытался остановить ее. Она обернулась к нему в дверях спальни.

— Я за вами не посылала! — вскричала она запальчиво. — Мне вы не нужны. Мой алмаз пропал. Ни вам, да и никому на свете не удастся отыскать его.

С этими словами она вошла в комнату и захлопнула дверь перед самым нашим носом. Пенелопа, стоявшая ближе всех к двери, слышала, как она зарыдала, как только осталась одна.

Мгновение — в бешенстве, другое — в слезах, — что могло это значить?

Я сказал инспектору, что все это показывает лишь, до какой степени мисс Рэчель раздражена пропажею своего алмаза. Я с огорчением видел, что моя молодая барышня забылась даже перед полицейским офицером; и, заботясь о чести семьи, принес извинения, какие только мог придумать. Но в душе я был более озадачен необыкновенными речами и поведением мисс Рэчель, нежели можно выразить словами. Основываясь на сказанном ею в дверях спальни, я мог только заключить, что она смертельно оскорблена прибытием полиции и что удивление мистера Фрэнклина на террасе вызвано было тем, что она резко выразила ему свое мнение на этот счет (как человеку, призвавшему полицию).

Если эта догадка была справедлива, почему же, лишившись своего алмаза, она была против присутствия в доме тех самых людей, которые обязаны были отыскать его для нее? И каким образом могла она знать, что Лунный камень никогда не найдется?

* * *



При настоящем положении дел ответа на эти вопросы нечего было ждать ни от кого в доме.

Обшарив всю мебель в «будуаре» и ничего не найдя, наш опытный сыщик обратился ко мне с вопросом, знали слуги или нет, куда будет положен алмаз на ночь.

— Я знал это, сэр, — ответил я. — Самюэль, лакей, тоже знал это, потому что он был в передней, когда говорили о том, куда спрятать на ночь алмаз.

Знала моя дочь, как она уже вам сказала. Она или Самюэль могли сообщить об этом другим слугам, или другие слуги могли слышать этот разговор через боковую дверь передней, которая могла быть открыта на черную лестницу. Как мне кажется, все в доме могли знать, где в прошлую ночь лежал алмаз.

Мой ответ представлял слишком обширное поле для подозрений инспектора, и он постарался сузить его, попросив меня охарактеризовать наших слуг.

Я тотчас подумал с Розанне Спирман. Но упоминать о ней сейчас было неуместно, да я и не желал направить подозрения на бедняжку, честность которой не подлежала никакому сомнению за все время ее пребывания у нас.

Надзирательница исправительного дома говорила о ней миледи, как об искренно раскаявшейся и заслуживающей полного доверия девушке. Если бы полицейский офицер нашел причины подозревать ее, только тогда я обязан был бы сказать ему, каким образом попала она в услужение к миледи.

— Все наши слуги имеют отличные рекомендации, — ответил я. — И все заслужили доверие своей госпожи.

После этого мистеру Сигрэву оставалось только одно: самому приняться за дело и лично испытать всех наших слуг.

Их допросили одного за другим, и ни один из них не мог ничего открыть, хотя наговорили они, особенно женщины, очень много и весьма негодовали на запреты, наложенные на их комнаты.

Следующий и последний шаг в следствии довел дело, как говорится, до кризиса. Полицейский офицер имел свидание (при котором я присутствовал) с миледи. Сообщив ей, что алмаз, должно быть, похищен кем-нибудь в доме, он просил позволения обыскать комнаты и сундуки слуг.