Май месяц в Петербурге   ::   Гончаров Иван Александрович

- Право, черти! - прибавила она.

Но самих дворников не было видно. Только голос из облака отвечал:

- Как же нам быть, когда сам поедет, дворы и перед домом улицу надо вымести. И принялись опять мести.

Галерея, или как дворники прозывали "галдарея", просыпалась. Лакеи чистили мундиры графа и сыновей его,

На другой стороне горничные отряхали пыль с платьев, ботинок графини, дочери ее и гувернантки.

Внизу, на обоих подъездах, швейцары ставили самовары. Один пузатый, плешивый, - не самовар, а швейцар, - со стороны графини, а другой, в военном унтер-офицерском мундире, со стороны графа. Нельзя было не заметить трубы из синей бумаги на одном из самоваров.

Был еще восьмой час утра. Оба швейцара (один пил кофе, а другой - чай) напились, оделись и ждали девяти часов, когда приносят письма и газеты.

С улицы городовой просунул было на двор голову и крикнул дворникам:

- Что вы, с ума, что ли, сошли, пыль столбом до самой крыши! Эк напустили!

Он закашлялся и плюнул. Тогда дворники очнулись:

- Сами же вы велели...- начал было один.

- Так я велел поливать, а вы что делаете, только пыль разводите!

Тогда дворники, один взял шайку, другой полоскательную чашку, стали поплескивать воду на двор и на мостовую перед домом.

Какой-то ранний прохожий, зажимая нос и жмурясь, спешил пройти мимо.

- Что это вы за пыль подняли на улице: нельзя дышать! - упрекнул он.

- Полиция велит! - сказал первый дворник.

С противоположной стороны ехала на дрожках барыня, и зонтиком, сколько могла, защищалась от пыли.

- Какая пыль! Что это вы, с ума сошли? - сказала она.

- Полиция велит! - отвечал второй дворник.

Около дома на другой стороне и около других домов дворники твердили то же самое и неистово мели улицу, не заботясь о прохожих и проезжих. У них была одна отговорка: "полиция так велит". Пыль кое-как осела.

Наконец ударило 9 часов, графу и детям его понесли чай, а графине, дочери и гувернантке - кофе.

Вот поехал и сам, то есть частный пристав. Он зорко осмотрел дом, улицу и двор, погрозил почему-то дворникам и вытянувшемуся в струнку городовому.

Почтальон принес газету, журналы и письма.

Тогда оба швейцара принялись разбирать, кому какие журналы, а кому письма.

- Кто его знает, по-французски это или по-другому; кому это письмо, а кому другое? - говорил военный швейцар.

- Уж я вам тысячу раз твердил, - заметил статский, - это по-французски, а это по-аглицки.

На это замечание военный только погладил свою голову и ничего не сказал, а сам, кажется, думал: "Бог знает, что ты там скажешь".

Статский высокомерно поглядел на военного, разобрал все по порядку, но все перепутал, так что потом пришлось все перебирать опять. В середине двора сверху раздался голос Чиханова:

- Дворник, дворник! Поди сюда!

Один из дворников уткнул только вверх голову и ничего не оказал. А товарищ ему тихо говорил:

- Не ходи, это Чиханов тебя зовет, опять куда-нибудь пошлет.

Первый в нерешительности смотрел вверх и ничего не говорил. Голос сверху опять повторил:

- Дворник, тебе говорят, иди сюда!

- Не ходи! - твердил товарищ его. - Он опять тебя пошлет куда-нибудь, к итальянцу, в Морскую, без денег, а там тебя в шею вытолкают.

- Как не ходить-то, - отвечал первый, - иной раз он в долг взять велит разного товару, а другой раз даст сотенную расплатиться там за все, что забрано в лавках; а когда станешь отдавать ему сдачи, рублев с лишком десять: "возьми, скажет, себе на чай!" Так-тось!

Сказав это, он пошел вверх к Чиханову. Тот велел ему зайти к итальянцу и в другие лавки, купить масла, сыру, вина и прочих закусок, а денег опять не дал.

Дворник постоял, постоял, взял записку - чего купить, и задумчиво, тихо, точно ногами считал ступени лестницы, пошел вниз.

- Опять денег не дал! - ворчал он про себя.