Мечтатели   ::   Музиль Роберт

Регина (слабо протестуя). Да ты же всегда был самый настоящий брат черствый, бесчувственный, тебя ничуть не трогало, чт_о_ со мной творится.

Томас. Чувства на расстоянии, Регина, как и у тебя.

Регина (высвобождаясь). Красиво сказано... (Ворчливо.) Но что это значит?

Томас (в той же позе, энергично). Не столь отчетливо конкретные, как у Ансельма! У него-то во весь горизонт, будто сполохи! Я предпочитаю мнимую черствость. (Замечает, что Мертенс, кончив читать, хочет высказаться. К Мертенс.) Ну, что пишет Йозеф? Как там его превосходительство, владыка науки и ее служителей, очень злится на нас?

Регина. Грозит лишить тебя должности и будущего, если ты не выставишь нас из дома.

Мертенс. Его превосходительство не имеет такого права! Доктор Ансельм привез вас в дом вашей сестры и своего друга, где вы все вместе провели детство, - против этого никто возразить не может. Его превосходительство имеет право только на истину. Вот эту истину вы и скажете ему прямо в глаза; а что вы лично твердо рассчитываете после развода выйти за доктора Ансельма (опять явно стараясь поддеть Томаса), ему и в самом деле знать не обязательно.

Регина. Йозефа на другой лад не настроишь, он не рояль.

Мертенс. Бесконечная самоотверженная верность долгу, справедливость, любовь - все гуманные чувства на вашей стороне. А он - человек. Доверьтесь тому, что так много значит для всех людей, и вы не пожалеете! Хотя, похоже, с точки зрения господина доктора здесь ничего особенного нет.

Томас (лицемерно). Напротив, я целиком с вами согласен. Пойди мы с самого начала по этому пути, ничего бы не случилось.

Мертенс (0 ажитации). Но почему же вы сразу так не подумали? Почему написали письмо, в котором попросту потешались над всем этим и поддразнивали его превосходительство, а в результате он прислал такой ответ?!

Томас. Потому что был идеалистом.

Mepтенс. Простите, господин доктор, я не дерзну усомниться, что вы идеалист - ученый вашего ранга не может не быть им. Но каждый человек, в том числе его превосходительство Йозеф, добр и способен понять благородные побуждения, и мне кажется, идеалист должен убедить его, должен хотя бы попытаться; я... мне кажется, идеалист - это... ну, словом, человек с идеалами!

Томас (с издевкой). Мадемуазель Мертенс, милая, идеалы - самые заклятые враги идеализма! Идеал - это мертвый идеализм. Истлевшие останки...

Мертенс. О-о-о! Дальше слушать незачем, все ясно: вы опять насмехаетесь, надо мной тоже! (Она еще прежде постучала в дверь и ждала ответа. Теперь уходит с обиженно-высокомерным видом.)

Томас (мгновенно переменив тон). Ты здесь единственная, с кем я могу говорить, не опасаясь превратных толкований: скажи, что у вас с Ансельмом не так?

Регина (строптиво). Почему не так?

Томас. Вы оба знаете, что с вами что-то не так. Ты перестала мне доверять?

Регина. Да.

Томас. И правильно!.. Когда-то мы считали себя новыми людьми! А что в итоге получилось?! (Хватает ее за плечи и трясет.) Регина! Ведь получилось-то посмешище!!

Регина. Я на миропорядок не замахивалась. Это вы без меня!

Томас. Ладно, ладно. Ансельм, Йоханнес и я. (По-прежнему взволнованный воспоминаниями.) Мы все ставили под сомнение: чувства, законы, авторитеты. Все вновь было сродни всему, и одно могло превращаться в другое; бездны между противоположностями мы засыпали, отверзая их во взаимосвязанном. Человеческое было в нас заложено во всей его исполинской, невостребованной, вечной возможности созидания!

Регина. Я всегда знала, что в замыслах обязательно есть какая-то фальшь.

Томас. Да-да, ладно. Мысли, счастливые мысли, которые гонят сон, не дают усидеть на месте, несут тебя, как лодку, подхваченную течением, - такие мысли наверняка в чем-то фальшивы.

Регина.