Мое бурное прошлое   ::   Хендерсон Лорен

– Неужели помните? – Том был до жути польщен. Господи, до чего же он похож на щенка, который унюхал, что у тебя есть для него угощение, и теперь суетится у твоих ног, высунув язык в предвкушении! Ну кто сможет отказать такому существу в крупице любви?

– Да уж, помню, – ответила я.

И правда, в памяти наконец всплыли и эта взлохмаченная соломенная челка, и эти неуклюже-завораживающие движения.

Я увидела, как из лифта выходит Джемайма, ресторанный критик, с которой я давно собиралась поболтать.

– Прости, мне тут нужно кое с кем перекинуться словечком, – сказала я Тому, глядя на Джемайму.

– Ладно. Приятно было повидаться. Останетесь на банкет?

– А как же.

Держу пари, он будет меня искать. А если нет, то я уж постараюсь, чтобы мы якобы случайно столкнулись лбами. Улыбаясь, я двинулась навстречу Джемайме.

– Это еще кто? – спросила она, провожая Тома цепким взглядом. – Где ты откапываешь таких симпатяг, Джульет?

Я пожала плечами:

– Всего лишь бывший бармен. – На сей раз я сказала правду.

– А-а!

Как я и думала, Джемайма сразу потеряла к Тому интерес. Дело не в том, что такие профи, как я, не интересуются барменами, официантами и прочей подобной братией лишь потому, что они якобы не нашего круга. Ну да, мы бы не завалились с ними в койку на трезвую голову, а случись такое, не стали бы трезвонить о своей победе. Эти предосторожности отнюдь не снобизм, а ограничения, которые диктует карьера. Женщине не пристало трубить о том, что она имеет всех подряд, особенно обслуживающий персонал. Что дико несправедливо. Вот мужики могут трахать официанток пока не позеленеют, и никто даже глазом не моргнет.

Даже после того, как я поведала Джемайме о шикарном бельгийском шоколаде, который как раз сейчас я продвигала на рынок, довольная улыбка никак не желала сходить с моего лица. А все из-за Тома. Его очевидное желание встретиться распалило меня.

– А ты стала гораздо приветливее, как узнала, что я теперь менеджер, – усмехнулся Том позже, когда мы бесцельно слоились с ним по банкетному залу.

После церемонии награждения зал являл собой пепелище. Столы завалены объедками роскошных некогда яств, мороженое крем-брюле подъедено, десертное вино выпито, кексы и кофе уничтожены, скатерти заляпаны, а сигаретные бычки торчат отовсюду, что хоть немного напоминает пепельницу. Как будто в зале устроил привал Аттила со своими варварами. В воздухе колыхалась дымовая завеса.

Я прикончила свое крем-брюле. Еда на банкетах обычно не ахти, даже на кулинарных церемониях награждения. Но мы, алчные рекламщики, желая вознаградить себя за то, что весь день без устали налаживаем связи и вообще лезем из шкуры вон, имеем привычку пожирать все подряд.

Том выследил меня, когда я расправлялась с мороженым, и подкрался с двумя бокалами мартини. Это явно была не просто любезность: во-первых, он помнил мой любимый напиток, а во-вторых, явно желал порадовать меня. Что может быть приятнее, а? Ну разве что сэндвич из двух языков. Двадцатипятилетние парни просто бомбы замедленного действия. Все попытки смотреть на них как-то иначе изначально обречены. Я давно и с радостью приняла эту философию и готова скорее сдохнуть, чем послать молодняк к черту.

– М-м, недурно, – сказала я, потягивая мартини.

– «Бомбейский сапфир», – сообщил Том. – Слышал, ты захомутала Лайама О'Доннела. Поздравляю! Спорю, все рекламщики воют от зависти.

Я скромно кивнула.

– Рада это слышать.

Выпитое давало о себе знать. Голова, похоже, насквозь пропиталась алкоголем. В дальнем углу зала, за стеной из табачного дыма, я разглядела мою лучшую подругу Джил. Она сидела за столиком и с кем-то болтала. Судя по ее жестам, Джил спрашивала, не станет ли собеседник возражать, если она заграбастает его крем-брюле.