Монсеньор Кихот   ::   Грин Грэм

«Только первую главу — дальше не пошло. Хотя, конечно, я заглянул и в последнюю. Всегда так поступаю с романами».

«Возможно, кого-нибудь из предков отца Кихота и звали Кихада или Кехана».

«У людей такого сословия не бывает предков».

Посему понятно, что отец Кихот не без внутренней дрожи представился сановной особе, сидевшей в роскошном «мерседесе».

— Меня зовут падре Кихот, монсеньор. Могу я быть вам чем-нибудь полезен?

— Безусловно можете, друг мой. Я — епископ Мотопский… — говорил епископ с сильным итальянским акцентом.

— Епископ Мотопский?

— In partibus infidelium [в краю неверующих (лат.)], друг мой. Нет ли тут поблизости гаража? Моя машина не желает ехать дальше, так что если бы здесь был ресторан… а то желудок мой уже начинает требовать пищи.

— В моем селении есть гараж, но он сегодня закрыт из-за похорон — умерла теща хозяина.

— Мир праху ее, — машинально пробормотал епископ, сжимая наперсный крест. И добавил: — Вот ведь незадача!

— Он вернется к себе часа через два-три.

— Через два-три! А есть тут поблизости ресторан?

— Если бы вы оказали мне честь, монсеньор, и разделили со мною мой скромный обед… ресторан в Эль-Тобосо я не могу вам рекомендовать — ни в отношении кухни, ни в отношении вина.

— В моем положении просто необходимо выпить стакан вина.

— Я могу предложить вам доброе местное вино и, если вас это устроит, простой бифштекс… и салат. Моя домоправительница готовит с запасом — я никогда всего не съедаю.

— Друг мой, да вы просто переодетый ангел-спаситель! Поехали к вам.

Переднее сиденье в машине отца Кихота было занято бутылью с вином; но епископ настоял на том, чтобы ее не трогать, и, согнувшись в три погибели — а он был очень высокий, — залез на заднее сиденье.

— Нельзя тревожить вино, — сказал он.

— Вино-то неважнецкое, монсеньор, а вам было бы куда удобнее…

— Со времен брака в Кане [имеется в виду брак в Кане, упоминаемый в Библии] ни одно вино нельзя считать неважнецким, друг мой.

Отец Кихот почувствовал, что его осадили, и между спутниками воцарилось молчание, пока они не доехали до маленького домика возле церкви. У отца Кихота отлегло от сердца, лишь когда епископ, пригнувшись, чтобы войти в дверь, которая вела прямо в гостиную, заметил:

— Это для меня большая честь — быть гостем в доме Дон Кихота.

— Мой епископ не одобряет этой книги.

— Святость и литературный вкус не всегда идут рука об руку.

Епископ подошел к книжной полке, где отец Кихот хранил свой служебник, молитвенник. Новый завет, несколько потрепанных книжечек по теологии, оставшихся от его занятий, и кое-какие труды своих любимых святых.

— Прошу меня извинить, монсеньер…

И отец Кихот отправился разыскивать свою домоправительницу на кухню, которая служила ей одновременно спальней, а кухонная раковина — умывальником. Женщина она была плотная, с выпирающими зубами и намеком на усики; она не доверяла ни одному живому существу, святых же в известной мере уважала, особенно женского пола. Звали ее Тереса, и никому в Эль-Тобосо не пришло в голову прозвать ее Дульсинеей, поскольку никто, кроме мэра, слывшего коммунистом, и владельца ресторана не читал произведения Сервантеса, да и то сомнительно, чтоб последний продвинулся дальше сражения с ветряными мельницами.

— Тереса, — сказал отец Кихот, — у нас гость к обеду: надо побыстрее все приготовить.

— Да ведь у нас один только ваш бифштекс и салат, ну и еще остатки ламанчского сыра.

— Бифштекса моего хватит на двоих, да и епископ такой милый.

— Епископ? Нет уж, ему я не стану прислуживать.

— Да не наш епископ. Итальянский. Прелюбезнейший человек.

И отец Кихот объяснил, при каких обстоятельствах он встретился с епископом.

— Но ведь бифштекс-то… — сказала Тереса.