Музыкант   ::   Шпанов Николай Николаевич

Пианист тоже, словно сейчас только заметив, что руки его изранены, бросил испуганный взгляд на немцев и поспешно склонился над инструментом.

Погребальное пение «Реквиема» заполнило горницу, рвалось сквозь дребезжащие окна в стужу, в тёмную тишину леса, подступившего к самой усадьбе.

Полковник неотрывно глядел на руки пианиста. Его брови все ближе сходились над золотым переносьем очков. Поймав это движение бровей, майор крикнул музыканту:

— Стоп! Прекратить это славянское нытьё!

Пианист испуганно оборвал музыку. Его руки, как подстреленные на лету птички, замерли на миг и упали с клавиатуры.

Полковник сердито взглянул на майора:

— Абэр, варум дох славиш?! Съист эйн эхтер дойчер компонист — Моцарт, мэйн херр.

— Ах, во! — виновато произнёс майор, — вундербаар!

Полковник бросил пианисту:

— Играть! — и снова его внимательные серые глаза устремились на пальцы музыканта.

Немцы опять заговорили между собой.

— Такими руками ничего нельзя сделать, — сказал полковник. — Это всего лишь руки артиста.

— Да, — согласился майор.

— В Америке такие руки страхуют, — сказал полковник пианисту. — А у вас?

— У нас эта излишне, — тихо сказал пианист. — А когда я ездил в Штаты, мои руки действительно были застрахованы.

— Во сколько? — с жадным интересом опросил майор.

— Двести тысяч долларов, — спокойно произнёс музыкант.

Немцы удивлённо переглянулись.

Майор вплотную подошёл к пианисту. Прохору показалось, что кулак офицера сжимается для удара. Прохору стоило огромного усилия сдержать себя: хотелось броситься на офицера и… Но нельзя было поднимать шум без команды «человека в очках». Задание прежде всего!

— Значит — твои пальцы сокровище! — с издёвкой произнёс офицер.

Пианист удивлённо поглядел на свои руки, словно такая мысль впервые пришла ему. Он молча кивнул и обвёл присутствующих смущённым взором.

Взгляд полковника под стёклами очков сделался снова прозрачным, ничего не выражающим. Он равнодушно повернул пианисту спину и склонился над картой.

Майор порывисто схватил пианиста за руки повыше кистей и положил их на стол. В мёртвой тишине горницы было слышно, как шлёпнули ладони по дереву стола

— Руих! Спокойно! — приказал майор и быстро, схватив лежавший на столе тяжёлый пресс, с размаха ударил по пальцу пианиста.

Страшный, животный крик наполнил дом.

Зуд, подобный электрическому току, пронизал руку Прохора от кончиков пальцев до плеча. Ему показалось, будто немец размозжил палец ему самому. Ощущение боли было так реально, что он скрипнул зубами. Его взгляд встретился с глазами «человека в очках», устремлёнными куда-то в сторону. Мгновенно проследив направление, Прохор увидел: полковник доставал из сумки пачку размеченных карт. По жадному вниманию партизана Прохор понял: эти карты и есть цель налёта. Но прежде чем он успел вернуться взглядом к своему предводителю, новый вопль наполнил дом. Прохор забыл все: наказы «человека в очках», задание, осторожность. Доводы разума перестали существовать. Огромное тело Прохора метнулось в неудержимом прыжке. Все смешалось. Горница наполнилась криками, заглушённым сопением, шумами жестокой драки. Удар по лампе погрузил дом в темноту.

Несколькими часами позже в землянке, укрытой непроходимой чащей леса, Прохор ревниво следил за ловкими движениями сестры — партизанки, перевязывавшей разбитые пальцы пианиста. Прохор принёс его сюда на своих плечах и теперь относился к нему, как к ценному трофею.

Когда перевязка была закончена, в землянку вошёл «человек в очках». Он сказал Прохору:

— Твоё счастье — бумаги те самые.

— А то бы? — спросил Прохор.

— Не взыщи… — серьёзно сказал партизан, — мы бы тебя расстреляли за нарушение приказа.