На испытаниях   ::   Грекова Ирина

Это был один из величайших поэтов России! Вот, например... Генерал нахмурился и, понизив голос, торжественно произнес:

Вонми, о небо, я реку!

Земля да слышит уст глаголы.

Как дождь я словом протеку,

И снидут, как роса к цветку,

Мои вещания на долы...

- Айв самом деле неплохо, - заметил Чехардин.

- "Неплохо"? Замечательно! Какое величие, какая сила! "Вонми, о небо, я реку!" Ну, кто еще из российских поэтов решился бы так, запросто, разговаривать с небом?

- Маяковский, - сказал Чехардин. - "Эй вы, небо!"...

- А? Правда, я и забыл. - Генерал снова закрыл глаза.

Прерванный спор Теткина с длинноногой женщиной возобновился.

- Так вы же сами паковали, - досадливо сказала она, - а придираетесь.

- Самокритика - движущая сила, - ответил Теткин и засмеялся. Засмеявшись, ой сразу похорошел. Зубы у него оказались крепкие, крупные, выпуклые, как отборные ореховые ядра. Блестящая приветливая лысина его не старила.

Майор Скворцов подозвал к себе Теткина.

- Кто такая? - спросил он вполголоса, указав подбородком на женщину.

- Это? Лидка Ромнич, наш конструктор. Мировая баба, даром что тощая. А ты разве ее не знаешь?

- Что-то слышал. Из группы Волкорезова, по боевым частям?

- Ага.

- Я думал, Ромнич - мужчина.

- Многие так думают. А как она тебе?

- Больно уж некрасивая.

- А по-моему, ничего. Впрочем, я уже привык.

Из служебного здания вышел высокий вялый летчик в обвисшем комбинезоне. Скворцов подошел к нему.

- Послушайте, где тут все ваше начальство?

- А что?

- Мы с группой сотрудников и багажом прибыли для специального рейса в Лихаревку. Полетный лист у меня. Вылет назначен на шесть сорок. Почему не дают вылета?

Скворцов говорил с военным щегольством, подчеркивая официальность и беглость речи. Летчик, не отвечая, уминал табак в трубке.

- Кто командир корабля? - спросил Скворцов.

- Ну, я, - неохотно ответил летчик.

- Я вас спрашиваю, когда вылет?

- Когда полетим, тогда и полетим.

Скворцов обозлился:

- Потрудитесь отвечать, как полагается, и назвать себя.

Летчик неохотно вытянулся:

- Командир корабля лейтенант Ночкин.

- Так вот, товарищ лейтенант, я вас спрашиваю: почему задерживаете рейс?

Летчик снова обмяк в своем комбинезоне и задумчиво сказал:

- Погоды не дают.

- Ерунда! Я справлялся на метео: погода есть. В чем дело?

Лейтенант Ночкин указал трубкой на Лиду Ромнич:

- Членов семейства на борт не беру. Не имею права.

- Что за бред! Это не член семейства, а конструктор боевых частей. Конструктор Ромнич. Неужели не знаете? Эту женщину во всем Союзе знают.

- Не знаю, - сказал Ночкин. - Все равно - женщина. С женщиной на борту не полечу. Пока не будет специального распоряжения.

- Так она же внесена в полетный лист! Смотрите, под номером пять Ромнич Л.К.

- Мало ли что внесена. В полетный лист и кошку внести можно.

Ночкин стукнул трубкой по колену, отвернулся и пошел к небольшой двустворчатой будке, ярко сверкавшей на солнце свежими буквами "М" и "Ж". Не туда же за ним идти? Скворцов вернулся к ожидающим.

- Что там за задержка? - спросил генерал.

- Командир корабля лейтенант Ночкин отказывается брать женщину на борт.

- А разве с нами женщина?

- В некотором роде. Ромнич, конструктор боевых частей.

- Вот уж истинно сказано, - съязвил Чехардин, - "где кончается порядок, начинается авиация". На вашем месте поставил бы я этого Ночкина по стойке "смирно", по уставу, как положено стоять перед старшим по званию...

- Нет, - возразил Скворцов, - это, знаете, не в духе наших авиационных традиций. Устав уставом, а командир корабля при всех обстоятельствах персона грата. На него словно бы устав не распространяется... Впрочем... Поговорили бы вы с ним, товарищ генерал!

- А я чем могу помочь?

- Все-таки генеральские погоны...

- Ну, ладно уж.