На войне   ::   Гроссман Василий

Машина Андреева шла с полуоткрытым люком. Липкая грязь обхватывала машину, но танк лез все вперед и вперед, высоким голосом жужжал мотор. Неожиданно страшный удар потряс стены танка. Богачеву показалось, что он сидит внутри гудящей, вибрирующей гитары, по которой кто-то с размаху ударил кулаком. Он задохнулся от страшного богатства звуков. Потом сразу стало очень тихо, лишь в ушах продолжало булькать, свистать, звенеть. Товарищи окликнули его. Он слышал их голоса, но не ответил. Его вытащили из машины. Он попробовал встать и упал в грязь. У него от удара снаряда отнялись ноги. Несколько километров несли его на руках по липкой грязи. "Богачев, Богачев, - окликали его, - ну как ты?" - "Ничего, хорошо", отвечал он. В уме его стояло одно слово: "Пропал". Ему казалось совершенно ясным, что он уже не вернется в батальон. И внезапная сильная и горячая мысль охватила его: неужели он никогда больше не увидит этих людей, товарищей-танкистов? Неведомое раньше чувство заполнило его всего. "Друзья мои, товарищи мои", - бормотал он. "Потише, чего вы так быстро идете?" - сказал он. "Больно тебе?" - "Да больно, вы бы потише". Но ему не было больно, он не чувствовал отнявшихся ног. Ему было страшно, по-настоящему страшно навсегда расстаться с ними, и хотелось, чтоб этот печальный путь продолжался подольше. Ведь они шли рядом, несли его на руках - добрые, верные друзья его. Они сопели и тихо ругались, оступаясь в грязь и спрашивая: "Больно тебе, Богачев?" Впервые в жизни испытал он великое чувство дружбы - и ему было сладко, радостно и бесконечно горько. Он пролежал в госпитале около трех месяцев. После страшного напряжения боев, после вечного гудения машины было необычайно странно лежать на спокойной койке, и тихой белой палате. Часами терзали его мысли о товарищах-танкистах. "Неужели и они забыли меня?" Он писал им письма, чтобы напомнить о себе, но отправить их нельзя было. Адрес бригады беспрерывно менялся. Он написал большое письмо матери, спрашивал ее о здоровье, просил описать ему улицы его родного города, спрашивал о своем заводе. В письме его была такая фраза: "На ветру без платка не стой, а то застудишься!" Иногда он просыпался ночью и бормотал: "Ну, ясно, не помнят танкисты обо мне, сидят, верно, в машине - и новый механик-водитель у них, и заряжающий свои шуточки заводит". Неужели он не сможет вернуться в батальон? И он вернулся. Это было совсем недавно. Он пришел пешком - сила снова вернулась к его ногам. Он шел по снежному полю, и все казалось ему необычным - выкрашенные в белый цвет танки, белые автоцистерны, белые тягачи. "Интересно, - думал он, - проехать по такому глубокому снегу - на какой скорости лучше всего идти?" Он очень устал, но не садился отдыхать. Он спешил. С чувством растущего волнения прошел он по улице деревни. Его пугало, что ни одного знакомого лица не встретилось ему. Он вошел в избу, где был штаб. Все чужие, незнакомые люди. Несколько мгновений он оглядывался. Что такое? Он понял страшное чувство человека, пришедшего в свой дом и вдруг увидевшего, что чужой открыл ему двери и равнодушно спросил: "Вам кого нужно?" И в эти несколько мгновений он измерил всю глубину и силу своей любви. Сидевший за столом техник-интендант перелистнул страницу ведомости и посмотрел на него. - Майор Карпов здесь? - спросил Богачев и облизнул губы. - А зачем вам майор Карпов? - спросил техник-интендант и, оглянувшись на полуоткрывшуюся дверь, вскочил. В двери стоял майор Карпов. - Богачев! - крикнул он, и Богачева потрясло, что майор Карпов, медлительный и размеренный в движениях и словах, сейчас подбежал к нему, вернувшемуся механику-водителю, с поспешностью, которой никто никогда в нем не видел. Да и голоса такого у него никогда, казалось, не было. - Богачев, во второй раз сказал он.