Наши добрые соседи   ::   Арагон Луи

Не моим же задом, конечно... вашим радиоприемником...

- Но у меня нет зада...

Эти слова вырвались у меня, сами понимаете, невольно, я хотел сказать: у меня нет радиоприемника.

Ну и шум тут поднялся.

- Подумайте только, вы еще и острите, голубок? А если я вас поймаю на слове и проверю, есть у вас зад или нет?

Я покраснел до корней волос и стал извиняться. Но, право, эти господа своими вопросами совсем сбили меня с толку, я уже и сам не понимал, что говорю, я только хотел сказать, что у меня нет приемника и потому как же я могу, по их мнению, слушать национальное радио?

- Конечно... раз у вас нет приемника... Но надо еще проверить, действительно ли у вас нет приемника... а как же тогда, если у вас нет приемника, вы слушаете иностранные передачи?

- Вот об этом я как раз и хотел вас спросить...

- Вы хотели меня спросить! Пфеффер! Он хотел меня спросить. Ну просто мир перевернулся. Кто кого допрашивает?

Постарайтесь вести себя прилично. Итак, каким образом вы ловите иностранные передачи?..

- Но я вовсе их не ловлю...

Толстяк протяжно свистнул.

- Ну как вам это нравится. Вы их не ловите. Не мало вам понадобилось времени, чтобы придумать такой ответ... Значит, вы не слушаете иностранные передачи... Все говорят одно и то же.

Фантазии у вас, что ли, не хватает изобрести что-нибудь пооригинальнее...

- Но мне вовсе не нужна фантазия...

- Фантазия всегда пригодится. Особенно в том положении, в какое вы по собственной вине попали...

- Но в какое такое положение...

- Поймите же вы наконец, что это я вас допрашиваю.

Подойдите-ка сюда, мадам...

Тот, кою звали Пфеффер, подтолкнул Полину ко мне.

Молчавшие полицейские по-прежнему торчали в комнате как канделябры. Мне захотелось сказать Полине, чтобы она не волновалась, что все выяснится, что это, верно, из-за какого-то доноса. Но Пфеффер закрыл мне своей клешней рот и сказал угрожающим тоном:

- Ну нет, шалишь... Разговаривать запрещено.

А в это время рыжий, который вот уже несколько минут возился с занавесками на окнах, сорвал одну из них с крючков, и она, бедная, упала на пол.

Толстяк начал теперь приставать к Полине со своими вопросами о национальном радио и иностранных передачах... Когда же она поклялась, что у нас нет никакою приемника, он воскликнул:

- Вы это говорите, потому что слышали ответы своего мужа!

Я попытался было объяснить, что это был бы первый случай за тридцать пять лет нашей совместной жизни, но никто не обратил внимания на мои слова.

- Но вы же сами прекрасно видите, - воскликнула Полина, - что у нас нет приемника!

Борсалино снова было сдвинуто на затылок, обнажился потный лысеющий лоб. Толстяк поднял указательный палец.

- Немного логики, мадам, немного логики. Как же я могу прекрасно видеть то, чего здесь нет? Вот так всегда с женщинами, Пфеффер... У женщин никогда не следует требовать двух вещей: чтобы они рассуждали логично и знали, который час...

- Особенно теперь, когда вы сломали часы.

Это была чистая правда, но дерзость Полины заставила меня содрогнуться, и в то же время я испытывал чувство восхищения.

Вот уже тридцать пять лет, как я злюсь на нее и в то же время восхищаюсь ею.

- Мадам, выбирайте слова поосторожнее. Легко сказатьсломали часы.

- Да и сделать-тоже легко.

- А вот как это доказать? Откуда я знаю, шли ваши часы или нет? Может, вы чуда листовки спрятали...

- Сами подумайте, как можно там что-то прятать, ведь через стекло все видно?

- В этом-то и вся хитрость, дорогая мадам, в этом-то и вся хитрость. И сказать-то ничего ловко не умеете...

Полина возмутилась, она не расслышала и решила, что ее обвиняют в наглых уловках, мне пришлось вмешаться, объяснить Полине, что она ошиблась, но что нам тем не менее не в чем себя упрекнуть. Тогда Полина рассвирепела и обрушилась на меня.