Одень свою семью в вельвет и коттон   ::   Седарис Дэвид

Мама сказала семье Томки, что ей надо кое-что проверить, а потом открыла дверь и просунула голову в мою комнату. «Какого черта ты здесь делаешь?» – спросила она шепотом, но я не смог ответить с набитым ртом. «Я буду через секунду!» – крикнула мама, и пока она закрывала дверь и подходила к моей кровати, я ломал ириски и карамельные бусы из кучки № 2. Эти вещи были на втором месте среди всего, что я получил на Хэллоуин. И, хотя мне было больно их уничтожать, отдать их кому-то другому было еще больнее. Я увечил миниатюрную коробочку с конфетами «Красный перчик», когда мама вырвала коробку из моих рук, довершая начатое мной разрушение. Крошечные драже застучали по полу, и пока я провожал их взглядом, она ухватила пачку вафель «Некко».

«Только не эти! – взмолился я, но вместо слов из моего рта вылетали кусочки пережеванного шоколада, падая на рукав маминого свитера. – Не эти! Не эти!»

Мама тряхнула рукой, и кучка шоколада, словно отвратительная какашка, упала на мое покрывало. «Ты только посмотри на себя, – сказала мама, – я хочу сказать, хорошенько посмотри на себя».

Вместе с вафлями «Некко» она забрала несколько леденцов «Тутси» и полдюжины карамелек в целлофановой обертке. Я слышал, как мама извинялась перед семьей Томки за свое отсутствие, а потом отдала мои конфеты.

«Что нужно сказать?» – спросил мистер Томки.

Дети ответили: «Спасибо».

Пока я получал за то, что не принес свои конфеты сразу, у сестер были неприятности из-за того, что они вообще не принесли свои. Начало вечера мы провели в своих комнатах, а затем по одному пробрались наверх и присоединились к родителям перед телевизором. Я пришел последним и сел на полу возле дивана. Показывали вестерн, но, даже если бы у меня не раскалывалась голова, я вряд ли смог уследить за сюжетом. Шайка бандитов обосновалась на вершине скалистого холма, щурясь на облако пыли, идущее с горизонта, и я снова вспомнил семью Томки и то, как одиноко и неуместно они выглядели в нелепых костюмах. «Что там у малого был за хвост?» – спросил я.

«Т-с-с-с-с!» – зашипели в ответ мои родственники.

Месяцами я защищал этих людей и присматривал за ними, но теперь одним дурным поступком они превратили мою жалость в грубое и уродливое чувство. Эта резкая перемена вызвала во мне неприятное ощущение потери. Мы с семьей Томки не были друзьями, но, тем не менее, я одаривал их своим любопытством. Размышления о семье Томки заставляли меня чувствовать себя щедрым, но теперь придется сменить упряжку и довольствоваться ненавистью к ним. Единственным выходом было поступить по совету мамы – хорошенько посмотреть на себя. Это был старый трюк, придуманный, чтобы повернуть свою ненависть внутрь, и, хотя я был полон решимости не попасться на него, мне было сложно избавиться от мысленного образа, навеянного мамиными словами: вот мальчик сидит на кровати, его рот измазан шоколадом. Он – человек и одновременно – свинья, окруженная мусором и набившая брюхо так, что другим ничего не осталось. Если бы это был единственный образ в мире, пришлось бы уделить свое внимание, но, к счастью, были и другие. Например, дилижанс с грузом золота. Новый блестящий кабриолет. Девушка с волосами, похожими на роскошную гриву, попивающая пепси через трубочку. Одна картинка сменяет другую – и так до новостей и всего, что после них.



Глава 2. Пусть падает снег!

В городе Бингхемтоне, штат Нью-Йорк, зима означала снег. Я был еще маленьким, когда мы переехали, однако хорошо запомнил большие сугробы. Эти воспоминания я использовал как доказательство того, что Северная Каролина была в лучшем случае третьесортным местом для жизни. Мелкие крупицы снега, которые там выпадали, таяли через два-три часа. И вот ты, в штормовке и неубедительных перчатках, лепишь из грязи мешковатую фигуру – снежного негра, как мы их называли.