Ошибка в химической формуле   ::   Фолкнер Уильям

Дядя Гэвин был всего лишь окружным прокурором, однако они с шерифом, который состоял в должности шерифа хотя и не постоянно, но даже дольше, чем дядя Гэвин и должности окружного прокурора, все это время были друзьями. Друзьями - как два человека, которые вместе играют в шахматы, хотя порой и придерживаются прямо противоположных взглядов. Однажды я слышал, как они это обсуждали.

- Меня интересует истина, - сказал шериф.

- Меня тоже, - сказал дядя Гэвин. - Это большая редкость. Но еще больше меня интересуют люди и справедливость.

- Но ведь истина и справедливость - одно в тоже, - заметил шериф.

- С каких это пор? - возразил дядя Гэвин. - Я в свое время убедился, что истина - все, что угодно, только не справедливость, и я также убедился, что в своем стремлении к справедливости правосудие использует такие орудия и инструменты, которые мне глубоко отвратительны.

Шериф рассказывал нам об убийстве стоя; крупный мужчина с твердым взглядом маленьких глаз, он возвышался над настольной лампой, глядя сверху на преждевременно поседевшую буйную шевелюру и живое худощавое лицо дяди Гэвина, а тот, сидя прямо-таки на собственном затылке и задрав скрещенные ноги на письменный стол, жевал черенок кукурузной трубки и крутил вокруг пальца цепочку от часов с ключиком Фи-Бета-Каппа. который он получил в Гарварде.

- Зачем? - сказал дядя Гэвин.

- Я это самое у него и спросил, - сказал шериф. - А он мне ответил: "Зачем мужья убивают жен? Ну, скажем, ради страховки".

- Неправда, - возразил дядя Гэвин. - Это женщины убивают мужей ради непосредственной личной выгоды - например, ради страховых полисов, или, как они думают, по наущению другого мужчины, который им якобы что-то посулил. Мужья убивают жен от ненависти, от гнева или отчаяния, а то и просто чтоб заставить их замолчать - ибо сколько женщину ни задабривай, сколько раз из дому ни уходи, заткнуть ей глотку невозможно.

- Верно, - согласился шериф. Он сверкнул на дядю Гэвина своими маленькими глазками. - Похоже, будто он хотел, чтобы его упрятали в тюрьму. Он как бы дал себя арестовать не потому, что убил жену, а как бы убил ее, чтоб его арестовали, посадили под замок. Под охрану.

- Зачем? - спросил дядя Гэвин.

- Тоже правильный вопрос, - продолжал шериф. - Когда человек нарочно запирает за собой дверь, - значит, он боится. Но человек, который добровольно садится в тюрьму по подозрению в убийстве... - Он добрых десять секунд глядел на дядю Гэвина, моргая своими жесткими глазками, а дядя Гэвин отвечал ему таким же жестким взглядом. - Потому что он не боялся. Ни тогда, ни когда бы то ни было. Время от времени встречаешь человека, который никогда ничего не боится. Даже самого себя. Вот он такой и есть.

- Если он так хотел, чтобы его посадили, зачем вы тогда его сажали?

- По-вашему, мне надо было немного обождать?

Некоторое время они смотрели друг на друга. Дядя Гэвин перестал крутить свою цепочку.

- Ладно, - сказал он. - Старик Притчел...

- Я к тому и вел, - сказал шериф. - Ничего.

- Ничего? - переспросил дядя Гэвин. - Вы его даже не видали?

Тогда шериф рассказал и об этом - о том, как он, его помощник и Флинт стояли на крыльце и вдруг заметили, что старик смотрит на них из окна - с застывшим от злости лицом свирепо глядит на них сквозь стекло, а через секунду уходит, исчезает, оставив впечатление злобного торжества, бешеного триумфа и чего-то еще...

- Страха? - сказал шериф. - Говорю вам, что он не боялся. Ах да, добавил он. - Вы же о Притчеле.

На этот раз он смотрел на дядю Гэвина так долго, что дядя Гэвин наконец сказал:

- Ладно. Продолжайте.

Тогда шериф рассказал и об этом: как они вошли в дом, в прихожую, как он остановился и постучал в запертую дверь той комнаты, в окне которой они видели лицо старика Притчела, и как он даже окликнул его по имени, но все равно ответа не получил.