Остия Лидо   ::   Медведева Наталия

Ты, может, отомстить хотела?

Она подумала, что, возможно, и хотела. Она ведь сказала правду! Но этот киевский, видимо, привык, что все врут. Он, видимо, всех силой брал. Добровольно с ним кто-нибудь ебался? Ему врали ляльки в Киеве, что нельзя, что у них месячные или мандавошки, только чтоб не трахаться. Для лялек трахаться было на крайний случай, в последний момент только ляльки уламывались и давали. Если пьяному финну, давали сами, и то потому, что наутро, может быть, покупались колготки. А киевлянину что за выгода давать? Он все равно не женится. А это было самое главное, так мама всегда говорила. Это было в генах. А про удовольствие многие даже не знали. Для многих удовольствие было в мужском удовольствии. В том, что он, после, лежал с умиротворенной рожей, дымил в потолок и перебирал волосы ее, играя. А потом они шли в "Асторию" или "Ленинград".

С сожителем Женькой она отправилась в клинику. У того там был знакомый врач-румын, обещавший дать мазь от мандавошек. Это была бесплатная клиника для неимущих, для малоимущих, и они просидели в ней три часа. Простояли. Все стулья были заняты полудохлыми старухами и бабами с кучей детей. Румын-доктор взял на всякий случай ее телефон, и сожитель Женька усмехнулся. Он тоже, пока ждал ее у ХИАСа, взял телефон симпатичной телки. На потом, когда вылечится. Они вышли из клиники и, пройдя немного пешком, зашли в кафе, встали у стойки.

- Слушай, может, я тоже могу тебя выебать? Нам это не опасно. А?

Она разозлилась, звякнула о стойку монетками за кофе и ушла. Ей надо было заехать за сумкой в пансион, где эмигранты жили первые десять дней по приезде в Рим. Она эту сумку вот уже месяц не забирала. Она влезла в автобус, встала на заднюю открытую площадку. На остановке две совсем девочки-итальянки ругались с тремя парнями. Один все хватал длинноволосую за сумку, стараясь сорвать с плеча. И она вдруг вспомнила историю в Ленинграде, когда была совсем девчонкой.

Она с подругой гуляла по Невскому и от нечего делать они зашли на галерею Гостиного Двора. Там всегда было полно людей, фарцы и грузин - что-то продающих, покупающих, просто так там стоящих. Какие-то совсем молодые полухулиганы-полуфарцовщики прихватили ее с подругой. Угрозами дать по печени. Она сейчас, в римском автобусе, подумала: "Почему мы не заорали? Почему не устроили скандал? Там ведь полно ментов было..." Они не заорали, а нехотя, подталкиваемые сзади, взятые под руки, пошли с фарцовщиками. Потом их действительно уже припугнули ножом, чтобы они шли на чердак какого-то парадняка. Она не видела, что там с ее подругой делают. Да ничего особенного, ебали ее подругу. И ее тоже. Самый мерзкий тип пихнул ее лицом в какой-то стол, что ли, задрал пальто сзади и стащил ее колготки с трусами вниз. Ножик блестел на столе. Он его на стол положил. "Убить его ножом?" - подумала она, видя блеск ножа. Но было страшно и хотелось, чтобы все было поскорее и можно было бы убежать. Но когда он кончил и она натянула свои трусы с колготками, другой парень быстро осадил ее вниз так, что она полуупала, содрав кожу на коленке. Колготки, конечно, порвала, ее это очень обидело, жалко было колготки. А парень совал ей свой шланг в рот. Он него мерзко пахло. Какой-то резиной, потом, грязью, и ее чуть не вырвало, и она полушепотом-полуплачем попросила: "Выеби меня лучше". А парень все совал свой шланг и сказал еще смеясь: "Может, ты больная. Может, он тебя уже заразил. На хуй мне ебать тебя..." И потом что-то зашуршало, послышались чьи-то голоса снизу, и эти хулиганы-фарцовщики засуетились, сгруппировались, и они с подругой убежали. У подруги ручейки черные бежали по щекам - от туши расплывшейся. Она тоже плакала. Они бы должны были побежать в диспансер, в профилактический центр, прямо на Невском был такой.