Остров, или христиан и его товарищи   ::   Байрон Джордж Гордон

Но не летите,

Подруги, прочь - и радости продлите!

На бой заутра Муа кличет нас:

Вы нам отдайте полный этот час!

Долин Лику младые чаровницы,

Рассыпьте нам цветов своих кошницы!

Ваш лик прекрасен! Ваших уст дыханье

Нас опьяняет, как благоуханье,

Что с луговых нагорий Маталоко

Над морем стелет теплый ветр далеко!..

И нас Лику чарует и зовет...

Но тише, сердце! Нам, с зарей, - в поход!.."

IV

Звучала так гармония веков,

Пока злой ветер белых чужаков

К тем диким не примчал. И одиноки

Они творили зло: душе пороки

Прирождены. Вдвойне порочны мы

Грехами просвещения и тьмы;

И сочетает _наше_ лицедейство

Лик Авеля и Каина злодейство...

И Старый ниже пал, чем Новый Свет;

И Новый - стар... Но все ж на свете нет

Двоих таких, как два Свободы сына,

Колумбией взращенных исполина.

Там Чимборасо водит окрест взор:

Рабовладенья всюду смыт позор.

V

Так пелись славы стародавних дней

И длили память доблестных теней,

И подвигов заветные преданья

В их вещие слагались чарованья.

Неверью вымысл - песенная быль;

Но оживает урн могильных пыль

Тобой, Гармония!.. Игрою струнной

Блеск отчих дел затмить - приходит юный

К певцу-Кентавру ученик-Ахилл.

Ах! Каждый гимн, что отрок выводил,

С прибоем слитый иль ручьем журчливым,

Иль в долах эхом множимый пугливым,

Вечней в сердцах отзывчивых звенит,

Чем все, что столпный рассказал гранит.

Песнь - вся душа; вникает мысль, одна,

В иероглифах темных письмена.

Докучен длинной летописи лепет.

Песнь - почка чувства: песнь - сердечный

трепет!..

Просты те песни были: песнь - простым!..

Но вверясь их внушениям святым,

В челнах отважных выплыли норманны...

Оне - всех стран, - коль враг не внес в те страны

Гражданственности яд. И что поэм

Искусных блеск, когда он сердцу нем?

VI

Тонула нега песен простодушных

В роскошной тишине глубин воздушных.

Уж умиряло солнце, диск клоня,

Пир пламенный тропического дня;

И мир покоился, благоухая...

Чу, тронул ветер, пальмы колыхая,

Крылом беззвучным сонную волну,

И в жаждущей пещеры глубину

Она плеснула... Там, близ милой девы,

Чьи сладкие лились в тиши напевы,

Сидел влюбленный юноша; и страсть

Горела в них, - тот яд, чья губит власть

Неискушенные сердца верней

И раздувает из живых огней

Костер, где им, как мученикам, радость

Пылать, и смерть - последней неги сладость...

И их экстазы - смерть! Всех жизни чар

Божественней сей неземной пожар;

И все надежд потусторонних сны

Любви пыланьем вечным внушены.

VII

Уж расцвела, меж дикими цветами,

Дикарка женщиной, хотя летами

Была дитя, по наших стран счисленью,

Где рано зреть дано - лишь преступленью.

Дитя земли младенческой, мила

Красой невинно-знойной и смугла,

Как ночь в звездах или вертеп заветный,

Мерцающий рудою самоцветной.

Ее глаза - язык. Она повита

Очарованием, как Афродита,

Перл моря, - к чьим ногам несет волна

Эротов рой. Как приближенье сна,

Что разымает негой, - сладострастна.

Но вся - движенье. Брызнуть своевластно

Кровь солнечная хочет из ланит

И в шее, темной, как орех, сквозит:

Так рдеют в сумерках зыбей кораллы

И манят водолаза тенью алой.

Дитя морей полуденных, волна

Гульливая сама, - она сильна

Ладью чужую радостей живых

Беспечно мчать до граней роковых.

Еще иного счастья не знавала

Она, чем то, что милому давала.

В ней страха нет; доверчива мечта.

Надежды пробный камень, что цвета

Стирает, - опыт юности неведом;

Жизнь не прошла по ней тяжелым следом.

И смех ее, и слезы мимолетны;

Так гладь озер расплещет ветр залетный,

Но вновь покой глубин встает со дна,

И родники питают лоно сна,

Пока землетрясенье не нарушит

Дремы Наяд, и в недрах не иссушит

Живых ключей, и в черный ил болот

Не втопчет зеркала прекрасных вод...

Ее ль то жребий? Рок один, от века,

Меняет лик стихий и человека.