ПИРАТ   ::   Говоров Александр

Он издал еле слышимый рык, от которого у Леопольда по атласной черной коже пробежала волна, и долгоногого словно ветром сдуло.

Я подвел Пирата к конуре. Пес держался с подкупающим достоинством и даже с видимым удовольствием позволил застегнуть кожаный ошейник, правда, мне показалось, он мгновенно напружинил шею и хитровато подмигнул.

– Готово! Теперь гулене не сорваться с цепи!

– И-и, милой, да он на привязи лишь до вечерней звезды. И как ему удается выскальзывать, ума не приложу. Я даже за ноги его пыталась привязывать, да все без проку. Лишь куры на насест – его и след простыл. А Павлик грозится всех собак перестрелять. Вот уж другой год они ему за что-то мстят. Извелся сосед, ни минуты покоя. Видно, обидел чьего-то пса иль что-то иное почувствовали они, не знаю, но мучают они его, не приведи господи. Н-на, бесстыдник этакой, пей, попей молочка. Знаю, что сыт, опять где-то ночью напроказил, ишь облизываешься…

Пес блаженно потянулся. Выпил из крынки содержимое, облизнулся. Подумал-подумал, смахнул пыль хвостом с деревянного настила перед конурой и аккуратно уложил голову на вытянутые передние лапы.

Во двор, вихляясь всем длинным телом, скользнула грациозная такса Веста и зачелночила туда-сюда. Пират приоткрыл глаза, но сразу же и закрыл – во двор зашел Павлик Гусариков.

– Не встречался мой Леопольд?

– Был только-только. Поговорил с Пираткой, да и утек.

– Ох, соседушка, опять проклятые всю ночку измывались.

– Да уж слышала. Пальбу поднял на всю ивановскую!

– Поверишь ли? Хоть дом продавай да снимайся с насиженного местечка-то. Только днем и покемаришь чуть. Я уже на порохе да на дроби разорялся. Жене-то что, она в ночной смене, а я – майся…

Тут Гусариков цыкнул на Весту, которая, разнежено улыбаясь, поползла было на брюхе к Пирату. Пират и язык вывалил и улыбался ей застенчиво и призывно.

– Ишь, нашла себе кавалера. Кышь, скаженная! И чем этот репейник приворожил вас? И Леопольд, как холуй при нем, и Веста, как увидит, прям блажной становится. А такой породы, такой породы, родословные, что у твоего графа!

– Графа, графа! – презрительно перебила его хозяйка, почему-то делая ударение на последнем слоге. – Тоже мне заладил, как попугай: – графа-графа. А что толку от твоего графа? Вон твоих графов в семнадцатом так шуганули – от них лишь названье и сохранилось! Не пойму, сосед, и что это тебя на благородные кровя все тянет…

– Ну и тянет, что с того?

– Да по мне, хоть и тебя б не видала ни в жисть…

– Ни в жисть, – протянул он и вдруг заулыбался, ехидно и злорадно. – А вот я назло всему поселку таких завел. Ни у кого в округе таких породистых нет!

– Вот-вот, сосед! Оттого, знать, и мучаешься по ночам! Люди тебя давно раскусили, что ты за фрукт, да махнули рукой – горбатого могила исправит. А вот Дворняги, они, брат, учуяли в тебе нутро-то с душком.;.

Глаза Гусарикова остановились на Пирате, но тот лежал тихо и посапывал.

– Ты, с-сос-седушка, откуда это взяла?

– Сорока на хвосте принесла. И вот что я тебе скажу – держать в квартире псов – баловство одно!

– А ты вот держишь репейника.

– Так надо. Дом без сторожа – не дом!

– Вот и я держу для зашиты.

– Для какой-сякой защиты? От кого защищаться-то? Вот я держу – так уж от века заведено. И дом и сад требуют, чтоб их наблюдала собачка, а с ней и покойней и веселей.

– Да я с Леопольдом и на медведя пойти не побоюсь. Вон он у меня какой – ростом с телка.

– Так лучше б телка и завел. А то вырос с версту, а дурости у него на две с гаком.